Ракушка

Если кто-то с серьёзным видом, да ещё торопливо, сбиваясь и захлёбываясь от волнения, начнёт рассказывать вам нечто совершенно неправдоподобное, то вряд ли у вас хватит терпения дослушать рассказчика до конца. А если и дослушаете, то в конце махнёте рукой, скажете: сказки всё это! – и пойдёте по своим делам. Другие, послушав, ответят: ерунда, не верю. Или так: ой, кому угодно рассказывайте, только не мне. Знакомая ситуация. И настолько всем и повсюду знакомая, что у англичан даже поговорка появилась – «расскажи это моряку». А моряки-то тут при чём? – спросите вы. Они, что, - самые доверчивые? Или фантазёры несусветные? Ни то и ни другое, - отвечу я. Дело в том, что, пожалуй, никому, кроме моряков, за долгие годы работы и плавания по дальним морям не приходится так часто сталкиваться с удивительными и порой необъяснимыми вещами и обстоятельствами. Отсюда и множество рассказов: рассказов достоверных и не очень, рассказов, похожих на вымысел, на сказку, рассказов явно приукрашенных или заведомо фантастических.

Но, чтобы не подталкивать вас к полному недоверию и не восприятию подобных рассказов, напомню всего лишь один любопытный факт: знаменитый кардинал Ришелье, имея на то основания, в беседах любил повторять фразу «не судите опрометчиво». Совет исключительно разумный. Последуем же ему и в нашем повествовании.

История, предлагаемая вашему вниманию, родом из порта Лас – Пальмас, что на Канарских островах, а точнее – из небольшого уютного кафе с прилегающей к нему открытой верандой и тентом над тремя – четырьмя обдуваемыми морским бризом столиками. Кафе располагалось в одном из самых последних домиков перед входом на территорию порта, и, возвращаясь на судно после прогулки по знойным городским улицам, многие моряки делали тут остановку, заказывали прохладное пиво или чашечку кофе, позволяли расслабиться ногам, да и не только ногам, а, пожалуй, и душе и мыслям перед тем как подняться по трапу на борт и окунуться в знакомую, не позволяющую шагнуть за пределы палубы работу.

Точно так же поступили и мы. Сидя втроём за столиком с откупоренными бутылками пива и блюдечками с мелкими кусочками пряной рыбёшки, мы наслаждались тенью, разглядывали колыхающиеся края тента, стойку бара, которая витриной глядела на улицу, выставку бутылок и коллекцию морских ракушек вперемешку со всевозможной морской атрибутикой, выставленную на полках за самой стойкой. Осознание того, что завтра и этот столик, и кафе вместе с портом, городом и самим островом останется позади, далеко-далеко, на громадном от нас расстоянии, придавало последним минуткам нашего отдыха особую, с налётом лёгкой мечтательности и грусти, мягкость.

В этот полуденный час, кроме нашей компании и хозяина-бармена, одновременно исполняющего и обязанности официанта, в кафе за соседним столиком веранды находился единственный посетитель, старик в причудливой одежде, сосредоточившийся над какой-то снедью на широкой тарелке. Старик был в светлых шортах и молодёжной, не по возрасту, пёстрой футболке навыпуск, новых сандалиях на босу ногу, с чисто выбритым опрятным морщинистым лицом, тёмно-коричневым, как и всё тело от долгого пребывания под палящим солнцем. Сверху на плечи у него был небрежно наброшен казавшийся абсолютно неуместным в сочетании с прочей одеждой потрёпанный и полинявший, но чистенький морской китель без погон с тусклыми медными пуговицами, на которых едва можно было разглядеть якоря. Пара пуговиц на кителе отсутствовала, как не было и остатков ниток, некогда державших те самые, утраченные пуговицы.

В центре столика, за которым сидел старик, за тарелкой, стояла крупная, вычурной формы морская раковина. Старик ел, неспешно поднося ко рту ложку за ложкой, и при этом неотрывно, не моргая и не наклоняя головы, глядел на ракушку.

Мы также не особенно были ограничены во времени, поэтому лениво перебрасывались ничего не значащими репликами и глазели по сторонам.

- Ракушка красивая. Не встречал такой,- заметил один из моих спутников.

- Которая? – мы сделали движение, поворачиваясь к стойке бара.

- Нет, не там. У старика на столе.

Все морские раковины красивы. Многие формой и окраской напоминают дивные тропические цветы. Встретить их можно бессчётное количество по всему миру: в южных морях, в сувенирных лавках, в магазинчиках, в частных или серьёзных научных коллекциях. Но та, что лежала на соседнем столике у старика, при внимательном рассмотрении, действительно, была выдающейся во всех отношениях. Плавные, словно вылепленные по какой-то сложной математической формуле завитки спирали, выступы, напоминающие нежные лепестки, не хищные, а, напротив, подчёркивающие нежность и хрупкость творения, и цвет – цвет непрерывно меняющихся красок перламутрового вечернего неба, когда солнце у горизонта, перед тем как завершить день, в последний раз проглядывает сквозь разрывы дальней пелены облаков.

Крайне необычным был и цвет гладкой поверхности внутри верхнего отворота раковины – золотистый, густой и почти осязаемый, будто наполнявший раковину до краёв изысканным и дорогим вином.

Хозяин-бармен, заметив, куда обращены наши взоры, вышел из-за стойки и, положив перед нами книжечку-счёт, произнёс вполголоса:

- Извините, будьте аккуратнее. Старик немного не в себе.

- Нет проблем, - ответили мы. – Мы ракушкой любуемся. Восхитительный экземпляр!

- О, да, - кивнул головой бармен. – Понимаю. – Он ещё ниже наклонился к нам и добавил: - Этот старый человек влюблён в свою ракушку. Сильно любит её, понимаете? – он замялся, подбирая слова, - как любовь к женщине. – Бармен многозначительно поднял палец. При этих словах ни в голосе, ни в глазах хозяина кафе не промелькнул даже намёк на иронию либо снисходительную усмешку.

Получив сумму, полагающуюся по счёту, хозяин одарил нас на прощание лёгким поклоном и улыбкой, и возвратился внутрь бара. Мы поднялись, а я, желая сделать пожилому господину приятное, шагнул к нему и произнёс:

- Прекрасная ракушка! Разрешите взглянуть?

Старик, к этому моменту закончивший есть, резко протянул левую руку, прикрыв ладонью свою любимицу, и отрицательно поводил указательным пальцем. Затем перевёл взгляд на нас и, поправив китель на плечах, спросил:

- Вы моряки?

- Да.

- Америка? Англия?

- Россия. Русские моряки.

- А-а, - протянул старик, - знаю. Россия. Там у вас холодно и медведи. Мы воевали вместе.

Выложив, таким образом, основной багаж своих географических, исторических и климатологических познаний об упомянутой стране, старик поочерёдно обвёл каждого из нас изучающим взглядом и сделал пригласительный жест к своему столику.

- Присаживайтесь. Я расскажу вам интересную вещь. Это не долго.

Свободного времени до возвращения на судно, повторюсь, у нас было предостаточно, - час, а то и больше; причал был буквально в двух – трёх сотнях метров от входа в порт, поэтому мы переглянулись, пододвинули стулья, с удобством разместились напротив старика и окликнули бармена, попросив его принести ещё по бутылочке пива, в том числе и владельцу замечательной раковины.

Хозяин-бармен, с улыбкой выставляя на столик новую партию бутылок, покряхтел, шутя погрозил нам пальцем и, не стесняясь того, что его слова услышит и пожилой джентльмен, сообщил:

- Вот вы и попались. А я вас предупреждал.

Старик на замечание хозяина заведения никак не отреагировал.

- Красивая раковина, - произнёс он, обращаясь к нам, но не отводя глаз от своей любимицы, - она мне жизнь спасла. Вы знаете, где Филиппины? Бывали там?

Мы утвердительно закивали головами, а один из моих друзей достал сигареты и закурил, настроившись выслушать историю старого моряка с максимальным для себя комфортом.

- Да, - продолжил старик отрывисто, резко отделяя слово от слова, - это Филиппины. Острова, – он немного помедлил и неожиданно изменил направление своей мысли, - а у него такой раковины нет, - старик презрительно скосил глаза по направлению к стойке. - Он её купить хочет. А я не продам. Это в Индонезии было. Острова.

Мы невольно отметили, что, вернувшись к основной теме, рассказчик несколько переместил на глобусе место событий.

Между тем старик продолжал свой рассказ всё оживлённее, иногда на короткое время замолкая и делая руками при этом непроизвольные движения, как бы выуживая из времени и воспоминаний молодости кадр за кадром.

- Тогда война была, да,- старик небрежно, без суеты отпил глоток из бутылки. - А у нас пароход. «Салли». Нет… «Долли», - он задумался. – Я помню. Но это не важно. Дрянной был пароход. Старый. Ржавый. А я матрос, молодой был, самый молодой в команде. Первый мой рейс. Долго. И жарко очень. Плохо, когда всё время жарко. Ползали между островами, загружали с лодок тюки. Большие такие, что-то растительное. Да. А потом в Индию, догружаться пошли. Ночью ничего не видно, вы знаете, вот ночью натолкнулись на мину. Их тогда много было, и там, и там. Она взорвалась: бум! – старик взмахнул руками, - но тогда никто не погиб, это потом случилось. Нас семнадцать человек команды. И шлюпка, и радиостанция переносная. Вам сейчас хорошо: космос, спутники, да? А мина была не простая, а секретная. Она много раз взрывается. Ночью. – Старик обвёл нас многозначительным взглядом, - Никто этого не знает, а я знаю, - добавил он шепотом, - секретная. Вот тут, - слегка постучав пальцем по виску, уточнил он.- Секретная мина. Бум! Каждую ночь.

Мы слушали его правдоподобный монолог всё внимательнее, постепенно проникаясь доброжелательной заинтересованностью и сочувствием к пожилому чудаковатому собеседнику.

- Утром остров увидели, - продолжал тот, - совсем близко. Погребли туда.

Картинка. Пальмы, пляж, песок. Плоский берег, одна только скала рядом, у воды – футов пятьдесят высотой. И в ней грот небольшой, до половины в воде, - старик всё более оживлялся, входя во вкус и получая сам удовольствие от произносимой речи, которая становилась всё более связной и пространной.

Старику явно нужна была благодарная аудитория. Конечно же, (я вспомнил предупреждение бармена) мы стали очередными, кто попался на крючок исключительной по красоте морской раковины. К тому же рассказчик не мог не заметить нашей заинтересованности и расположенности к нему как к бывшему коллеге по профессии, поэтому и речь свою продолжал, как нам подумалось, с некоторой излишней доверительностью, в такой манере, будто знакомы мы с ним издавна, не первый день.

- Да, - говорил он с наслаждением, - Грот. Это самое интересное. Но потом. Подошли, вытащили шлюпку на берег, кто под пальмами, кто на пляже, лежали, загорали, купались. По радиостанции ещё раньше связались, знали, что нас через день, не позже, заберут. Так часа три прошло. А потом отлив начался. Ох, не понравился мне этот отлив, - старик напряженно прищурился и поджал губы. - И не мне одному. Уж слишком быстро вода от берега уходила. За несколько минут на четверть мили дно обнажилось. Может, мы бы и сделали выводы разумные, но отвлекла нас одна вещь, и заранее скажу, на погибель отвлекла. Ушла вода, а один наш около скалы стоял, - кричит, машет: сюда давайте! Подошли, видим – дырка в скале, а вниз ступени идут. Детское любопытство, да. Если кто-то и кричал, что уходить надо, его не услышали. Полезли внутрь. Ступени скользкие, грязные, все в тине. А когда спустились, такие крики подняли, что даже те, кто лезть не хотел, вмиг к нам поскатывались. Помещение внутри было, как комната. Посередине – что-то вроде стола, кубик каменный. Да, это я хорошо помню, вот такой: - тут старик привстал и показал, раздвинув руки, какого размера был камень. - И на нём, и у стен, в нишах, на полу – полным-полно всякой утвари древней, посудины, вазы, горшки какие-то, все в водорослях, с потолка вода капает, а под ногами в лужах рыбёшки прыгают мелкие. Всё скользкое, мокрое… ну, вы себе ажиотаж представляете? – сокровища, сокровища!

- Золото? – прозвучал с нашей стороны вопрос. А у меня мелькнула мысль: «Так, приплыли. Дальше откровенный трёп пойдёт…»

Но изложение событий по ожидаемой колее не покатилось.

- Нет, - спокойно ответил старик, - слово «золото», нет, никто не кричал, может и было оно там, так ведь всё в грязи, в тине. Ну, всё равно, пошла тут толкотня, хватание…

Я говорил, что я в команде самый молодой был, разница в весовых категориях тоже заметная, не в мою пользу. Так вот, я тоже взял один горшок, и ещё, но после того как у меня пару раз вещи из рук вырвали, а потом двинули крепко, упал, потом поднялся с мокрого пола, одежда мокрая насквозь, грязная, но вот, как будто проснулся. Спал, а теперь проснулся. Понимаете? Стою у самых ступеней, нижняя ступенька, да, и смотрю на эту гадкую свалку. И остро вдруг почувствовал, что добром вся эта история не закончится. Плохо закончится. А всё жадность, будь она неладна. А выше на ступеньках красивая раковина лежала, да, эта самая. Я вверх полез, к ней, к выходу, и её-то и успел поднять, перед тем как земля дрогнула. Толчок был такой, что я снова свалился, на этот раз на ступени. И последнее, что заметить успел перед тем, как наружу выскочил, - стена боковая рухнула, а за ней, внезапно, - громадная статуя сидит, каменная, ноги вот так, - старик показал, - под себя поджаты. Самое жуткое – приподниматься статуя начала. Встаёт, как живая.

В этот момент (я оценил его гораздо позже) мы стали слушать рассказ настолько внимательно, что едва не позабыли и о пиве, и о времени. Но старый рассказчик сам напомнил нам об этом, сделав паузу и несколько раз с наслаждением приложившись к бутылке с прохладным пивом.

- Так вот, - заговорил он снова, положив обе руки на стол и бережно обняв ладонями раковину, - выскочить я выскочил, а на песке стоять не могу, на колени упал, плохо мне, тошнит, пальмы шатаются, половина скалы обрушилась… Как земля под ногами дёргаться перестала, полез я наверх, на ту самую скалу. Карабкаюсь, а ракушка в руках, не бросил, нет, не выпускаю. Хотя карабкался наверх вполне сознательно, голова… я уже всё понимал, всё, и Богу молился, чтобы и в третий раз за день в живых оставил.

Пришла волна, и очень быстро пришла. Зрелище завораживающее, доложу я вам, не приведи Господь. Много пальм переломала, продукты наши, вещи, шлюпку, - всё на обратном пути в море забрала. А я так и торчал на скале, пока, ближе к вечеру, пароход не увидел. За нами шли,- голос рассказчика дрогнул. - За мной…

Вниз по щекам старика поползли две слезинки.

- Вот так, ребятки. Спасла она меня. Сохранила. А теперь я её берегу. Она меня хранит, а я её.

Больше старик не произнёс ни слова. Что в его рассказе было правдой, что выдумкой, - кто знает? Выговорившись, он застыл в неподвижной позе, внезапно потеряв всякий интерес к слушателям, и продолжал, как и до общения с нами, с нежностью и любовью, не отрываясь, глядеть только на ракушку. Похоже, он продолжал беседовать с ней, только теперь уже наедине, без посторонних. Пальцы его подрагивали. Он словно отключился и от нас, и от внешнего мира, сосредоточив взгляд, мысли, чувства на вечно юной, чистой, не потускневшей и не изменившейся с годами прекрасной раковине, спутнице всей его жизни – дочери далёких южных морей.

Нам ничего не оставалось, как подняться и окончательно раскланяться. В ответ на прощальные слова и пожелания старик в потрёпанном морским кителе не удостоил нас ни кивком ни даже поворотом головы.

Мы не обиделись.