Лиса рассветная

Как иногда бывает: живём мы, живём, дни прокатываются, копятся, наслаиваются друг на друга пачкой листов календарных, а проходит время, начинаешь в памяти рыться – вспомнить толком и нечего. Иные дни, сколько ни вороши их, что с расстояния близкого, что с далёкого – на вид и на вкус словно каша-размазня: однообразные, мутные. Обидные дни. Зацепиться в них не за что: вроде и был где-то, как-то жил, что-то делал… а что? Конечно, случается и наоборот – другая крайность. Есть, говорят, среди прочих житейских законов этакий неписаный «закон плотного времени», когда в одни сутки столько всевозможных событий втискивается, что их количества при обычном, размеренном наполнении и на месяц с лихвой хватило бы. Такие дни хорошо помнятся и по напряжению эмоциональному, и по насыщенности, и по тому, что заранее предугадать их практически невозможно.

Бывают моменты ещё более удивительные: коротеньким мгновением, неожиданным контуром возникнет что-то перед глазами, мелькнёт внезапно, ослепительно, заставит вздрогнуть, как от выстрела, и так в сознание и в память вклинится, что годы и годы пройдут, а промелькнувшая картинка всё живёт внутри нас, не тускнеет, не туманится. Вроде бы и мелочь, но нет-нет, а возвращает она к себе, всплывает из прошлого, заставляя ещё и ещё раз пересматривать виденное. И что нам в этой картинке? Личное ли это наше восприятие или нечто большее? Утверждать не берусь. Могу лишь познакомить с историей и обстоятельствами одного из таких мгновений. Будет на то ваша добрая воля – рассудите сами.

Начало осени. Жёлто-зелёное, лёгкое, покрытое тишиной тающей дрёмы утро. Солнечные лучи уже продырявили где-то полоску облаков, веером раскинулись над восточной частью неба, обозначив восход. Половина шестого. Из одного областного центра в другой спешит междугородный автобус. Он только что попетлял по просыпающимся улицам, пересёк безликую пригородную зону с долгими серыми заборами, вырвался из города на трассу, обогнул аэродром и набрал нужную для движения по прямой линии скорость. Ставший равномерным негромкий гул двигателя внутри автобуса начал клонить в сон явно не выспавшихся пассажиров раннего рейса. Большинство из них уже откинули назад спинки сидений и, устроившись поудобнее, прикрыли веки, намереваясь спать до прибытия в пункт назначения. Собирался задремать и я, но чуть позже, сразу после того, как представится возможность окончательно сказать городу «до свидания».

Десятки раз мне приходилось ездить по этой дороге, где знакомым стал не только каждый поворот, но едва ли не каждое дерево и каждый дорожный указатель. Всегда одно и то же. Вот-вот, совсем скоро, в определённом месте, прежде чем закрыть глаза, можно будет повернуть голову направо и перед длительной разлукой взглянуть в последний раз на родной город. Он на какое-то время появится в перспективе за широким полем и аэродромом, появится тоненькой шероховатой полоской многоэтажек, затем отодвинется, пропадёт и отпустит и меня, и уезжающих из него путников в свободный полёт: кого-то на день, а кого-то на срок гораздо больший.

Примерно в том же месте, откуда справа по ходу движения вдалеке виден город, с левой стороны за углублением кювета параллельно трассе сотнями метров тянется и навевает тоску земляное возвышение – бруствер, сплошь поросший живою изгородью из камыша. Полузасохший камыш летит и летит грязноватой лентой мимо, застилая другую сторону горизонта, рябит в глазах, иногда в проплешинах показывает скрытое за ним перепаханное поле и тут же смыкается, не обещая ничего примечательного.

Вот очередное окошко в камышовой стене подлетело навстречу, но в открывшимся просвете на этот раз – нет, не поле. В нём, на переднем плане, прямо на краю… В первую секунду не осознал, что это: собака, щенки? Вывернувшись в кресле, проводил глазами. Нет, не собака. Да это лиса! Настоящая лиса и рядом с нею трое маленьких щенков-лисят. Картинка стремительно съехала ещё дальше, вспыхнула в лучах восходящего солнца и пропала, оставив только фон – золотистое рассветное сияние.

В глазах сияющая картинка отпечаталась, словно стоп-кадр. Лиса и трое лисят в обрамлении камышовых зарослей. Вроде бы ничего особенного. Всего-навсего группа диких животных, замеченная совершенно случайно. Ну не в зоопарке они, а на воле, что тоже в общем-то не редкость. Погодите. Погодите, всё-таки что-то здесь не то…

Автобус мчался вперёд, пассажиры дремали, а я пытался понять причину странной притягательности промелькнувшего видения. Что-то незаурядное, не совсем обычное было в нём. Лиса с тремя лисятами. Но почему они так смотрелись? Что это была за группа! Без преувеличения, в этот коротенький миг группка животных выглядела словно произведение скульптора или картина, выполненная рукой опытного мастера. С продуманной и в то же время непринуждённой расстановкой персонажей, с изумительной пластикой, передающей внутренние переживания и характеры, с тончайшими оттенками настроения, отображение которых доступно только таланту великого художника! Это был миг откровения, а автором творения, в котором простота и наивность форм сочетались с высочайшим искусством, конечно же, являлась сама Природа.

Внешне композиция была действительно бесхитростной: в центре стоит взрослая лисица и напряженно смотрит куда-то вдаль. Щенок справа замер и старательно копирует её позу, за ним другой: наклонился, выискивает что-то в траве. По левую сторону – третий детёныш стоит в той же позе, что и первый, но глядит не вдаль, а на мать. Вот и всё. Однако расстановка персонажей – это ещё не расцвеченное полотно, это только эскиз, заготовка, показывающая самые общие очертания. Главное, основное содержание картины невероятным образом проступило в деталях уже после того, как расстояние и время скрыли её из виду.

Даже сейчас, спустя много лет, картина эта возникает из глубин памяти в мельчайших подробностях. Мало того, память и воображение позволяют рассмотреть её в различных ракурсах, повернуть в ту или другую сторону, приподняться над нею, посмотреть туда же, куда так пристально всматривалась взрослая лиса, и понять, почему, с какой целью привела она своих детёнышей именно в это место в столь ранний час.

Не машины разглядывала она. Не автобусы.

Город.

Изучающе, с тревогой и настороженностью лиса смотрела поверх дороги на окутанный утренним маревом город. На дальнее скопище каменных клыков и берлог, где обитает и откуда приходит в её жизнь главная опасность – изобретательное, коварное создание, рядом с которым ей и её потомству очень сложно существовать. Она показывала город детям. Она обучала детей. Она знала, когда и в какое место нужно их для этого привести.

Трое детёнышей. В позе каждого из них безошибочно читался характер. Один почувствовал настрой матери, подражает ей, принюхивается: « Я стараюсь, но пока не понимаю…». Второй вертится, играет… Третий вопросительно смотрит на мать, ждёт подсказки. Разное поведение. Разные судьбы. И такая обманчивая, такая тоненькая надежда на благополучие.

Автобус ехал и ехал, а картинка всё стояла перед моими глазами. Но она не молчала, она продолжала рассказывать и звала выйти за рамки остановившегося мгновения. Я прекрасно понимал, что с нею произойдёт, если уйти от стоп-кадра и возобновить движение во времени: пройдёт секунда-другая и картинка, увы, развалится, утратит смысловую целостность и очарование, звериное семейство вернётся в повседневность, в ожидание и постоянный поиск еды. В позах животных исчезнет «скульптурность», исчезнет грация и чистота линий. Любования не будет. Не будет созерцательного комфорта. Какое может быть любование, когда приходится убегать, прятаться, уводить от норы врагов и путать следы. Можно понаблюдать, но любоваться – вряд ли. Иногда будет голодно. Будут дожди и сырость. Будет охота на полевых мышей, к счастью, вон их сколько бегает в этом году. Редко, правда, но будут и украденные в деревне куры – я не идеализирую материнскую заботу хищницы. Да, лисице приходится проявлять изворотливость. При удобном случае она ворует вполне сознательно, не отличая это занятие от охоты. Кроме того, она знает, что однажды за воровство может поплатиться жизнью. Но она будет продолжать это делать, будет. И ради своих детей, и просто ради выживания.

Я не рискую приписывать животным сугубо человеческие качества. И уж ни в коей мере не хотелось бы заниматься отсебятиной и что-то додумывать, дорисовывать в подмеченной сценке. Это лишнее. Признаюсь: ни у одного из зверьков я не успел рассмотреть выражения глаз. Но то, что в тот момент глаза лисицы-матери светились достоинством и мудростью, – за это могу поручиться. Она не просто смотрела на город. Она всматривалась в будущее.

Вы скажете, мне что-то привиделось? Или я преувеличиваю, «подогреваю» свои воспоминания и поэтому сценка с лисой и лисятами до сих пор живёт во мне остановившимся мгновением? Вполне вероятно, нечаянное позирование животных было всего лишь сиюминутной случайностью, а реальность их жизни, действительно стоящая изучения и отображения, совершенно в ином. Что ж, такое объяснение небезосновательно и вполне допустимо. В самом деле, зачем уделять столько внимания крохотному отрезку времени?

И всё же – отчего лиса, увиденная на рассвете, так врезалась в память? Что задела в душе? Чем растревожила?

Разные песни мы поём: длинные, короткие, когда весёлые, когда грустные. И что песни, что события, сплошь да рядом переплетаются они или ходят бок о бок: только что была песня разухабистая, озорная, да с танцами жаркими, и тут же, почти без паузы, в одно настроение, в один тон – песня тихая, задумчивая.

Разными событиями дни наши наполняются, ох, разными…