ОСТАНОВКА

Вместительный пассажирский автобус ехал из города в сторону речного порта. Каждое утро в будни и в праздники он вёз к началу смены тех работников-портовиков, у которых не было собственной машины или попросту не было желания преодолевать расстояние от дома до работы за рулём автомобиля.

Все, кто пользовался служебным автобусом, знали друг друга. Знали в лицо, знали по имени-отчеству, знали кто на каком участке работает и какую должность занимает. Рассаживаясь вперемешку, ехали на работу горластые балагуры-докеры, ехали речники портового флота, считавшие катера и буксиры своим вторым домом, ехали со строгим выражением лиц дамы из административного корпуса, ехала молодёжь. Водитель, грузный мужчина, своей комплекцией очень гармонично сочетавшийся с размерами автобуса, также знал в лицо практически всех, кого ежедневно доставлял на работу и обратно. Поэтому, несмотря на возложенную на него обязанность персонально проверять пропуска, особого рвения во время посадки пассажиров водитель не проявлял, а просто отвечал входящему: «Доброе утро!» и кивал головой, с кем-то даже здороваясь за руку.

Ровно в семь часов автобус отъезжал от Центрального рынка и по пути, согласно расписанию, делал всего лишь одну остановку на окраине города перед поворотом на трассу. Тут в автобус подсаживались ещё несколько сотрудников, все сидячие места, за исключением двух или трёх, заполнялись, и дальше, вплоть до самой проходной порта, автобус мчался без задержек.

Но иногда, примерно на полпути между городом и портом, водителю приходилось делать ещё одну остановку, незапланированную и короткую, притормаживая там, где от трассы отходит грунтовая дорога, ведущая к дачному посёлку на берегу реки. Здесь, когда раз в неделю, когда реже, на обочине появлялся невысокого роста человек, терпеливо поджидавший утренний рейс. Звали этого человека Семён Игнатьевич, жил он на даче, был давным-давно на пенсии и имел звание «Заслуженный работник порта». Почётное звание давало Семёну Игнатьевичу право, когда-то официально оформленное при содействии профсоюзного комитета, иметь постоянный пропуск в порт, каковым правом, по мнению администрации, владелец пропуска в последнее время несколько злоупотреблял. Когда ветерану в торжественной обстановке вручали эксклюзивный пропуск, предполагалось, что в порту его всегда будут рады видеть во время праздников, на торжественных мероприятиях, юбилеях и тому подобное. Однако заслуженный работник, в отличие от своих товарищей, воспринял поощрительный жест с обезоруживающей непосредственностью и безо всяких задних мыслей стал использовать полученную привилегию, что называется «на полную катушку».

По-хозяйски сев в автобус и приехав в порт, Семён Игнатьевич первым делом отправлялся в двух-, а то и трёхчасовой «круг почёта», заходя с разговорами к своим приятелям в гараж, в механические мастерские, в диспетчерскую, в склады и на причал, где стояли буксиры.

Пожилые докеры и пенсионеры, продолжавшие работать в порту и знавшие Игнатьевича много лет, во время общения обожали подшучивать над ним, но при этом шутили мягко и никогда не переходили границ, отделяющих юмор от пошлости и нанесения обиды. Игнатьевича уважали. Уважали за открытый и справедливый характер и за редкую способность находить удивительно простое и быстрое решение любой технической неполадки, будь то лопнувший шланг или наклонившийся под напором ветра портальный кран.

Обычно, ухитрившись со всеми наговориться всласть и при этом никого не отвлечь от дел, Семён Игнатьевич шёл на задворки склада, где рядом с кучей песка, поросшей колючим бурьяном, стояла давным-давно вытащенная на берег пузатая морская яхта, изначально принадлежавшая порту, затем сменившая нескольких владельцев и в конце концов оказавшаяся попросту бесхозной. К борту яхты была прислонена деревянная лестница, ни парусов, ни даже мачты над палубой не было, стальной корпус, похожий на брюхо неподвижной рыбины, поржавел, зато внутри корпуса находилась уцелевшая каюта, усилиями Игнатьевича более-менее приведенная в порядок и служившая ему местом обитания и хранения кое-какого инвентаря. Там, на яхте, Семён Игнатьевич и проводил большую часть свободного времени, расплетая списанные ветхие канаты и занимаясь изготовлением из сохранившихся нитей старомодных «авосек», сетей и ковриков для вытирания ног.

Случалось, что заслуженный пенсионер увлекался, забывая об окончании рабочего дня, но о нём самом помнили, и все в автобусе ждали, пока кто-нибудь из молодых ребят не сбегает и не грохнет железкой или камнем по борту брошенной яхты. «Бум-м-м!» – протяжно, как колокол, гудел тогда корпус яхты, а из недр её на палубу выскакивал встревоженный Игнатьевич и каждый раз вместо благодарности кричал гонцу:

- Чего швыряешься? Чего швыряешься? Сейчас как швырану!

Так длилось из месяца в месяц. Привычные поездки на работу, собственную каюту на яхте и обязательную остановку автобуса на трассе лично для него, Семён Игнатьевич рассматривал как обстоятельства незыблемые и само собой разумеющиеся.

Когда водитель утреннего автобуса или кто-нибудь из портовиков замечал на дороге его одинокую фигуру и сообщал остальным, по салону всегда прокатывалась волна оживления и глаза открывали даже те, кто обычно дремал, используя время в пути как дополнительные минуты отдыха.

В день, о котором идёт речь, появление старика на обочине вызвало внутри салона автобуса не только оживление и одобрительные возгласы, но и внезапную короткую перепалку, чего ранее никогда не происходило.

- Ваня, остановку! Вон Семён стоит! Видишь?

- Да вижу я, вижу, не кричи, – спокойно отозвался водитель.

И вдруг после слов водителя прозвучал женский голос:

- Так сказали ж не брать его!

- Это кто это сказал? Кто сказал? Что значит «не брать»!? – перекрывая друг друга, возмутилось сразу же несколько голосов мужских.

- Так влетит водителю. Не вам же... – молодая, но очень ответственная женщина из отдела кадров, не выдержав напористого сопротивления докеров, обиженно умолкла.

- Ничего, разберёмся – негромко, не на публику, а скорее отвечая самому себе, проворчал водитель.

Автобус привычно притормозил у обочины, и в открытую переднюю дверь полезли сначала две связанные проволокой тонкие водопроводные трубы, затем показалась рука, держащая эти трубы, затем и сам Семён Игнатьевич, чьё лицо сияло деловитой радостью:

- Я сейчас. Сейчас, сейчас, – зачастил он, разворачивая трубы вдоль прохода и стараясь никого не задеть. – Доброе утро всем. Доброе утро!

- Привет, Игнатьевич! Доброе утро!

Старика тут же взяли в оборот работяги, бывшие не намного моложе его и обращавшиеся к нему на «ты»:

- Как самочувствие? Как твоя нога, каскадёр?

- А что нога? Ходит нога. Ходит как полагается.

- Да ты проходи, Игнатьевич, проходи, там сзади место есть.

- А что у него с ногой? – тихонько спросил у соседа один из слесарей.

- Он с яхты своей в прошлый раз чуть не грохнулся… ты что, не знал? На диспетчерской машине домой отвозили. Шума много было: думали, что перелом… а у начальства истерика на весь порт.

- Игнатьевич, а что это у тебя за трубы такие? – прозвучало интересовавшее всех. – Ты что, мачту из них варить собрался, или на яхту вместо пулемёта поставишь?

При громком упоминании о яхте двое складских рабочих повернулись и с недоумением посмотрели друг на друга. В глазах их мелькнула озабоченность и тревожный, понятный только им двоим немой вопрос. Такое же молчаливое недоумение мелькнуло в глазах ещё нескольких пассажиров автобуса.

- Это? Это рештовочка будет. Ограждение подварить надо. Наверху.

- Во даёшь! Ты что, полив у себя на даче разобрал и на работу тянешь? В мастерских же полным-полно металла!

Семён Игнатьевич уложил трубы, распрямился и с охотой пустился в объяснения:

- Так я говорил диспетчеру. А он говорит: нельзя. Не положено. И сварщика дать не может. А мне сварщик не нужен. Сам могу. Вот в обед договорюсь с хлопцами, возьму аппарат и сам подварю.

- Ну, Игнатьевич, ты деятель! Ты бы вообще поменьше на яхту лазил. Навернёшься оттуда – костей не соберёшь. Что там варить? Там же труха одна!

- Так вот я и хочу, чтоб ограждение было. Правильно, – согласился сам с собой Игнатьевич. – Должно быть ограждение.

Он добрался по проходу до свободного кресла и уселся рядом с пышной женщиной лет сорока:

- Здравствуй, Алёнушка!

- Здравствуйте! Игнатьевич, а Вы что, взаправду полив на даче разобрали?

- Да Бог с тобой, болтают. У меня пластиковые трубы на даче. Ну, рассказывай, – Игнатьевич настроился слушать, – как жизнь, как детки?..

В порту, выбравшись из автобуса последним, Семён Игнатьевич, не доверяя никому нести трубы (хотя помощь ему была предложена), направился не по привычному маршруту, а прямиком в сторону причала, где, уткнувшись носами в бетонную стенку, стояли два помятых речных буксира – «Пионер» и «Партизан».

- Эй, на «Партизане»! Вахтенный! Кто на вахте сегодня?

На крик по трапу из машинного отделения на палубу вылез капитан-механик в синем замасленном комбинезоне.

- А-а, это ты, Игнатьевич… Здорово!

- Здравствуй, Игорёк, здравствуй. Как поживаешь?

- Как поживаешь… в ремонт стали. Недели на две. Видишь: переоделся только что. Двигатель разбирать будем. Ты-то как, Игнатьевич? Не хромаешь? Тебя ж вроде как с переломом увозили.

- Обошлось. Обошлось. Ты же меня знаешь: я как краб – зацепился клешнёй, и всё тут. Сегодня чуток порядок наведу, вот, – Семён Игнатьевич показал глазами на трубы, которые держал вертикально, как копьё, – ограждение на яхте подправлю, почищу, покрашу немножко.

С последними словами спокойное и добродушное выражение лица капитана-механика ни с того ни с сего внезапно стало будто бы стекать вниз, от бровей к подбородку. Уголки рта опустились, а в округлившихся глазах появилась растерянность. Капитан оглядел причал, словно в поисках помощи, и помощь на какое-то время подоспела:

- «Пионер», «Пионер», диспетчеру! – заговорил и зашуршал динамик радиостанции на соседнем буксире. – «Пионер», заводись, к четвёртому причалу. Забери оттуда понтон, переставь в ковш. И не тяни, чтобы через двадцать минут причал был свободен».

Голос умолк. С буксира, откуда он прозвучал, послышались невнятные команды и топот ног по трапу.

- Это что же, – Семён Игнатьевич головой кивнул вбок, – «Пионер» теперь один за двоих отдувается?

- А как иначе? – не глядя на Игнатьевича , капитан-механик тщательно вытирал ещё не выпачканные руки ветошью, – Сейчас он работает, а выйдем мы из ремонта – «Пионер» на недельку на профилактику станет.

- Игорёчек, у меня к тебе просьба, – Семён Игнатьевич перешёл к цели своего визита. – Ты мне красочки дай немножко белой. Название на корме хочу обновить. Помнишь, как она называлась? Помнишь? Нет? А я помню. «Касатка» называлась. Я баночку сейчас принесу. Лады?

Семён Игнатьевич примостил трубы на плечо и повернулся идти.

- Игнатьевич!

- Да, Игорёк, – он живо обернулся с готовностью дослушать недосказанное.

- Игнатьевич, – капитан выдержал паузу, потом пятернёй полез в затылок, – тебе что, никто ничего не сказал?

- Что сказал?

- Так нету яхты.

- Как так нету?

- Порезали её. На металлолом. Нагнали сварщиков и порезали. Вот как ты ноги там ломал, так на второй день и порезали.

Семён Игнатьевич опустил трубы на землю и замер, глядя на дальний угол склада. С места стоянки буксиров всегда была видна коричневая от ржавчины передняя часть яхты, выступающая из-за угла складского здания. Сейчас эта деталь пейзажа отсутствовала. Был склад, была серая полоска стены и за её гранью на заднем плане – куча песка с зелёными пятнами бурьяна.

Яхты не было.

- Игнатьевич, там вещи твои ребята сняли. На третьем складе лежат, – уточнил капитан. – И инструмент там.

Рядом на буксире «Пионер» зарокотал двигатель, на палубу выскочил матрос, приветственно помахал рукой и ловким движением сбросил петлю каната с берегового кнехта. Дав задний ход и зашумев ещё громче, буксир попятился от причала.

- Игнатьевич, ты меня слышишь? Зайди к ребятам на третий склад!

- Да-да, хорошо… спасибо, Игорёк, – сказал Семён Игнатьевич и снова отвернулся.

Капитан буксира «Партизан» ещё немного помолчал и счёл за правильное распрощаться:

- Ну, будь здоров, Игнатьевич. Пойду я работать. Пора!

Семён Игнатьевич стоял около привезенных с дачи водопроводных труб и размышлял, что делать дальше. В сотне метров от него кран перегружал уголь с баржи, вагоны медленно ползли по рельсам вдоль причалов, правее от них, рядом со штабелем контейнеров суетились автопогрузчики. Игнатьевичу показалось, что обычный дневной шум работающего порта, шум, который он всегда считал безликим монотонным гулом и в него никогда особенно не вслушивался, стал вдруг расслаиваться на отдельные звуки. Общий шум, словно изношенный канат в его руках, начал расплетаться, обнаруживая внутри себя прочные нетронутые временем нити. Лязгнули от рывка остановившиеся вагоны, волна хлюпнула между сваями, тепловоз дал гудок, с шорохом посыпался уголь. Меняя тональность в зависимости от напряжения, заворчали и, согласовывая усилия, заговорили друг с другом двигатели погрузчиков…

Глубоко вздохнув и с наслаждением впустив в себя эти звуки, приправленные особенным запахом самой реки и так давно не слышанные по отдельности, Семён Игнатьевич вновь почувствовал уверенность. Он посмотрел на трубы, поднял их и направился к третьему складу.

На складе во время разговоров со знакомыми он был немногословен. Внимательно пересмотрел снятые с яхты инструменты, но с собой ничего не взял, сказав, что заберёт попозже или в следующий приезд. Затем он куда-то исчез и только после обеденного перерыва был замечен сидящим на куче песка рядом с тем местом, где раньше стояла яхта. В конце рабочего дня ещё за час до отправления служебного автобуса он первым зашёл в него и занял переднее кресло около двери. А когда автобус заполнился и доехал до места пересечения с грунтовой дорогой, водителю пришлось окликнуть задумавшегося о чём-то пенсионера и напомнить об остановке и о том, что дверь открыта.

- Да-да, спасибо, – ответил Игнатьевич и покинул салон.

Больше в порту он не появлялся и к трасе по утрам не выходил. А через месяц в профком порта позвонили родственники ветерана и сообщили, что Семёна Игнатьевича не стало…

Прошёл год с небольшим.

Сереньким дождливым утром вместительный служебный автобус ехал из города в сторону речного порта. За рулём сидел молодой парень, недавно сменивший прежнего водителя. При посадке людей он настолько дотошно проверял пропуска, сличая лица входящих с фотографиями, что вызвал недовольство и ругань со стороны женщин, столпившихся у двери под дождём с раскрытыми зонтиками. Раздражение пассажиров улеглось не сразу даже во время движения. Поэтому, когда на полпути в порт грубый мужской голос выкрикнул: «Водитель, остановку!», парень воспринял это как очередной неуместный выпад в свой адрес и тормозить не стал. Но требование повторилось, и тот же мужской голос произнёс, обращаясь уже не к водителю, а к тем, кто сидел по соседству: «Какой сегодня день, помните?»

Ответом была тишина.

Водитель сбросил скорость и, не вступая в пререкания, остановил автобус у обочины, там, где от трассы отходит грунтовая дорога, ведущая к дачному посёлку на берегу реки.

- Дверь открой! – прозвучал тот же голос.

Молодой парень послушно открыл дверь. Снаружи, не прекращаясь, шёл дождь и ни единой души, куда только хватало взгляда, не было видно.

Спустя несколько секунд кто-то негромко скомандовал:

- Поехали.

Водитель завёл двигатель, передняя дверь с шипением закрылась, автобус тронулся и поехал всё быстрее и быстрее. Далее, вплоть до самой проходной порта, никто из пассажиров автобуса не проронил ни слова.

 

Куцев Евгений

05-2020