ИСКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ ЦЕЗАРЬ

Автор предупреждает, что история, произошедшая однажды на большом грузовом теплоходе, название которого предавать огласке нет необходимости, является исключением и её изложение призвано лишь подчеркнуть стойкую приверженность моряков правилам хорошего тона и непоколебимую веру в мудрость любого из свалившихся на их голову начальников.

Огромное количество разнообразных правил, установленных матерью-природой и доработанных в процессе эволюции человеческой фантазией, помогают держать нашу повседневную жизнь в рамках упорядоченности и относительного приличия. Как правило, жить, придерживаясь определённых правил, намного удобнее, чем путаться и влачить хаотичное существование в условиях разброда и шатания. Поддерживать душевное равновесие, находиться во внутреннем согласии с окружающим сонмом законов и рекомендаций комфортнее всего тогда, когда мы чётко осознаём (либо внушаем себе), что правила эти обоснованы, хорошо продуманы и взаимоприемлемы, а главное, что созданы они для нашего же блага. Правила математики, правила этикета, правила выполнения работ, правила гигиены, правила плавания и даже правила правописания… в общем, куда ни повернись: на земле, на море и даже в воздухе – повсюду правила, правила, правила.

Исключения из правил без привязки к самим правилам не существуют. На фоне сплочённого ряда незыблемых постулатов исключения выглядят мизерными и такими же жалкими, как сварливая собачонка, тявкающая из подворотни наафриканского слона. В отличие от прямоты и открытости первых, основная черта характера исключений – коварство и мстительность. В силу природной мелочности, а также из-за невозможности существовать автономно все исключения люто ненавидят правила. В любой момент они готовы взбунтоваться и при благоприятных обстоятельствах способны устроить не только бунт, но и самый настоящий террор. Слава Геростратапостоянно щекочет их воображение, подогревая веру в собственную кармическую мощь. Недооценивать исключения опасно. Вступать же с ними в интеллектуальное противоборство – задача хлопотная и зачастую неблагодарная

Очевидно, резюмируя все перечисленные выше соображения, подкреплённые  к тому же личным житейским опытом, старший помощник капитана закончил инструктаж двух  прибывших на судно практикантов следующей фразой:

- Ребята, я вас попрошу: не надо с ней связываться. И мне и вам будет спокойнее.

Слова были произнесены мягким отеческим тоном и не касались ни вопросов производственных, ни особенностей взаимоотношений между членами экипажа. Показавшаяся практикантам странной просьба «не связываться» относилась к собачке по кличке Цезарь, любимице капитана, которую тот уже несколько лет подряд брал с собой в каждый рейс.

- Я бы вам ничего не говорил, – скорбно добавил старший помощник, – но дело в том, что поселить я вас могу в единственной свободной каюте – резервной. А это на одной палубе с каютой капитана, только по левому борту.

Он хотел ещё что-то уточнить, но передумал и махнул рукой.

- В общем, будут вопросы – обращайтесь прямо ко мне. Моя каюта рядом с вашей.

Старпом вместе с практикантами поднялся наверх, открыл ключом свободную двухместную каюту, сказал будущим судоводителям: «Располагайтесь» и удалился. Практиканты с удовольствием оглядели предоставленное им жилое помещение, бывшее намного просторнее тех, что располагаются на главной палубе, и, прежде чем распаковать чемоданы, занялись влажной уборкой, распахнув для проветривания большой прямоугольный иллюминатор и оставив открытой дверь, выходящую в коридор. Вся информация, только что сообщённая старпомом, отодвинулась на второй план. Впереди у ребят было знакомство с экипажем, с судном и почти три месяца увлекательного плавания по морям и океанам, поэтому предупреждения старшего помощника о какой-то там собачке они выслушали без особого внимания и значения им не придали.

А напрасно. Дело в том, что в семействе благородных и преданных друзей человека упомянутая любимица капитана была воистину трагическим исключением из правил. Исключением не «книжным», существующим в виде напечатанного текста, а живым, способным двигаться, соображать, притворяться, действовать и мстить. Конечно, в её судьбе ив судьбах окружающих всё могло бы сложиться иначе, но воля провидения, сделавшая божью тварь фавориткой самого могущественного на судне человека, в подчинении которого была не только многопалубная территория, но и все обитающие на этой территории особи, открыла перед маленьким зловредным созданием возможности просто фантастические.

Старпому следовало бы сообщить кадетам, что после первого же совместного с капитанской собачкой рейса двое членов экипажа были списаны с судна в предынфарктном состоянии, а ещё один, разругавшись с капитаном, навсегда прервал свою морскую карьеру. Практиканты не догадывались, что над ними нависла опасность не менее грозная, чем ураган, пожар или кораблекрушение. Но факт остаётся фактом: старший помощник новичков предупредил, и совесть его была чиста.

Спустя некоторое время, когда пол в каюте уже подсыхал, из-за поворота коридора послышался негромкий звук отворившейся и тут же закрывшейся двери, а затем приближающееся лёгкое цоканье коготков по линолеуму. Оба практиканта обернулись на звук и увидели остановившуюся у порога маленькую жидконогую собачонку с короткой светлой шерстью и непропорционально большой головой. Собачка с недоумением разглядывала двух незнакомцев, а те, в свою очередь, с любопытством глядели на вполне симпатичное домашнее животное.Впоследствии, вспоминая первое свидание с Цезарем, ребята рассказывали, что более всего их поразил не внешний вид и даже не поведение собачки. Глаза – вот что было самое удивительное! По способности отражать эмоции это были не просто глаза животного, схожие с человеческими, что нередко встречается, нет, это были глаза, выражение которых ежесекундно менялось, будто кто-то изнутри лихорадочно перетасовывал все имеющиеся варианты, отыскивая нужный применительно к ситуации. Слащавость, жестокость, заинтересованность, невинность, трусость – эмоции в глазах собачонки непрерывно обновлялись и переливались, словно цветные стёклышки в калейдоскопе, и у наблюдавшего такую картинку сразу же складывалось понимание, что внутри тщедушного тельца таится без малого вулкан как положительных, так и дурных наклонностей, из которых самыми явными были хитрость и злобное отношение к окружающим.

В описываемый момент Цезарь в качестве оптимального варианта для подавления психики пришельцев выбрал ледяной взгляд рептилии. Не сводя мёртвых глаз с практикантов, он слегка повернул голову в ту сторону, откуда пришёл и трижды коротко пролаял.На его зов, очень напоминающий жест хамоватого клиента в ресторане, за углом коридора почти без промедления хлопнула дверь, послышались шаги, и напротив практикантской каютыпоявился мужчина среднего роста и средних лет, одетый в светлые брюки и рубашку. Мужчина что-то спешно дожёвывал, лицо его выражало недоумение, быстро переходящее в недовольство.

- Здравствуйте, – вежливо поздоровались курсанты, догадываясь, что перед ними капитан теплохода.

- Вы кто такие? – вместо приветствия прозвучал отрывистый вопрос. – Кто вас сюда пустил?

- Практиканты. Нас старший помощник поселил сюда. Он сказал…

Что сказал старший помощник, практикантам пришлось договорить в пустоту, потому что уже в середине фразы капитан без стука вломился в соседнюю каюту к своему старшему помощнику, откуда раздались его крики и (тоном пониже) объяснения и оправдания старпома. Через пару минут крики прекратились, повторно раз и другой громко хлопнули двери и наступила тишина. Кадеты осторожно выглянули в коридор. Из-за угла на уровне плинтуса выступала обращённая к ним передняя часть мордочки Цезаря. Мордочка издавала хриплое рычание, тряслась нервной дрожью, брызгала слюной и демонстрировала кривые колючие зубы.Практиканты переглянулись и побледнели. Увиденное могло означать только одно: всемогущая моська объявила вторгшимся на её территорию войну и не только объявила, но уже приступила к активным боевым действиям…

Не имевшие ни властного сюзерена, ни опыта интриганства, ни навыков организации обороны, молодые люди стали терпеть поражение за поражением. Тактика, которую применил Цезарь в борьбе с новыми врагами, была проста, как всё гениальное, неоднократно опробована на других членах экипажа и неизменно приносила ожидаемый результат. Излюбленный метод заключался в следующем: лишь тогда, когда поблизости находился её покровитель-капитан, собачка, улучив момент, с невинным видом подкрадывалась сзади к намеченной жертве, быстро впивалась в щиколотку зубами и с громким визгом отскакивала в сторону, изображая испуг и боль от того, что на неё якобы наступили или толкнули ногой. Причём страдание Цезарь изображал настолько реалистично, иногда волоча напоказ заднюю лапку, что не поверить ему не смог бы даже самый требовательный к лицедейству профессионал. Укушенному же предъявлять что-либо в подтверждение нападения (кроме собственного перепуга) было нечего, разве что две маленькие красные точечки, которые на ноге и разглядеть-то удавалось не сразу. Итог непрекращающихся боевых действий был предсказуем и печален: капитан всё глубже погружался в мизантропию и большую часть подчинённых считал сборищем садистов и собаконенавистников; экипаж же вынужден был терпеть неадекватное поведение собачки и соблюдать субординацию, утешая себя полным единодушием в том, кто есть кто на этом теплоходе.

Уже через неполных две недели пребывания на судне оба практиканта были по очереди укушены, испуганы, получили от капитана нагоняй и в присутствии старпома были обвинены в жестоком обращении с животным. Цезарь из-за спины хозяина злобно скалился и показывал язык. Понимая, что если ситуация с попавшейся под ногу собачкой повторится, то им несдобровать, кадеты стали вести себя крайне осторожно, не позволяя силам противника заходить в тыл. Так прошло ещё две недели штурманской практики, посвящённых, помимо работы, разведывательным действиям, позиционному противостоянию и поиску у неприятеля слабых мест. Тактическое преимущество стало постепенно склоняться на сторону практикантов, поскольку, опросив местное население и заручившись его поддержкой, ребята выяснили некоторые важные детали, а именно: Цезарь обожает шоколадные конфеты и совершенно не умеет ходить по трапу, так как капитан не обучал его этому целенаправленно, опасаясь, как бы пёсик не потерялся или не дай Бог не свалился за борт. Цезарь же за указанное время убедился в необходимости переменить проверенную тактику на более действенную, ту, которую он применял лишь в самых крайних случаях. Попытки путаться под ногами пёсик прекратил, реже просился выйти из капитанской каюты в коридор и старался лишний раз никому на глаза не попадаться. Но через пару дней затишья вздохнувшие было с облегчением кадеты поняли, что отношение к ним как к существам низшего сорта со стороны любимца капитана не изменилось и приняло совсем уж изощрённые формы.

Проснувшись утром, ребята почти сразу же почувствовали неприятный запах, который из коридора просачивался внутрь каюты через филёночную решётку двери.Когда практиканты открыли дверь, последовала немая сцена: в коридоре было тихо и пусто, а на полу у порога их каюты лежала аккуратненькая кучка того самого, что издавало зловоние.

- Це-е-зарь… – сквозь зубы процедил один из парней.

- Ну и скоти-и-на… – добавил другой тихим голосом и, повернувшись к товарищу, спросил: –Что делать будем?

А что было делать? Разговоры разговорами, но, поморщившись, сделали они то, что нужно было сделать: собрали, выбросили, помыли пол и отправились завтракать. Ни в этот день, ни на следующий собачка из каюты капитана в коридор ни разу не выходила. Прогулка, совершённая ею на руках капитана в кают-компанию, была не в счёт.

Ранним утром третьего дня один из курсантов прямо из койки прыжком кинулся в сторону двери. Поздно! Коридор был пуст и беззвучен, а у порога снова лежала кучка свежего собачьего дерьма. Ещё через день перед их каютойвновь было нагажено, но на этот раз не утром, а в предобеденное время, когда практиканты под руководством боцмана работали на главной палубе. Обладая превосходным слухом и обонянием, время для диверсионной вылазки Цезарь подбирал безошибочно. Война на выживание приближалась к своему апогею.

Последняя вылазка не прошла мимо внимания старшего помощника, который средь бела дня также обнаружил источник зловония и, после того как практиканты в очередной раз отмыли коридор, пригласил их в свою каюту, где у него с будущими штурманами состоялся предельно откровенный разговор по поводу событий свершившихся и грядущих.

- Ну и как вы себе это представляете? – постукивая карандашом по столу и не глядя на сидящих напротив него кадетов, размышлял вслух старпом. – Ну, предъявите вы капитану собачьи какашки, дальше что? А у него в каюте специальный поддон стоит с наполнителем для этих дел. И Цезарь приучен ходить туда, я точно знаю. Вы попробуйте просчитать реакцию: во что такой разговор может вылиться. Ребята, я вас прекрасно понимаю, но, по-моему, проще взять и самим убрать. Это же не каждый день случается, нет? – старпом сочувственно вздохнул. –Что вам сказать? Не бывает в жизни так, чтобы всё и везде всё времябыло гладко и правильно. Нарочно он это делает или не нарочно… Конечно, дурацкая ситуация. Но, дорогие мои, не принимайте решение, пока не остынут эмоции, хорошо? А на собачонку, я вам уже говорил, старайтесь просто не обращать внимания, вроде бы и нет её…

Призыв старшего помощника сохранять хладнокровие возымел своё действие. «Мину», вскоре появившуюся в четвёртый раз у их порога, кадеты безропотно обезвредили, после чего, несмотря на острое желание использовать собачку в качестве тряпки для мытья палубы, разработали изящный и бескровный план отмщения, должный продемонстрировать зарвавшейся моське превосходство человеческого интеллекта.

Как-то поздним вечером, когда теплоход в условиях прекрасной погоды шёл по морю из одного порта в другой, Цезарь, вторые сутки добровольно сидевший затворником в капитанской каюте, начал вдруг проявлять беспокойство, вертеться у двери, принюхиваться и после непродолжительных колебаний стал скулить и скрести двери с просьбой выпустить его в коридор. Судно ни капельки не раскачивало, поэтому капитан дверь приоткрыл и, погладив подопечного, напутствовал его словами: «Иди, иди, погуляй».

Цезарь оказался в коридоре. В метре от двери под самой стенкой лежало то, ради чего он и попросился выйти: четвертушка шоколадной конфеты. Цезарь тихонько подошёл к конфете, обнюхал её и съел. Осмотревшись и снова понюхав воздух, он обнаружил в коридоре второй кусочек конфеты метрах в трёх от первого, а за ним ещё один, лежащий под стенкой у поворота. Медленно и неслышно ступая, Цезарь прокрался вдоль плинтуса от кусочка к кусочку, проглотил их и выглянул из-за угла. Дверь в каюту практикантов была открыта настежь, а прямо перед ней, оброненная неизвестным растеряхой, валялась не четвертушка, а половинка шоколадной конфеты. Цезарь задумался, оглянулся на каюту капитана, взвесил все «за» и «против» и, уже не скрываясь, зацокал коготками в сторону очередной сладости. Не приближаясь к ней вплотную, он, сохраняя готовность моментально отскочить назад, осторожно заглянул внутрь курсантской каюты и увидел, что оба её обитателя сидят в дальнем углу на диване, сосредоточенно занимаются какими-то делами и его не замечают. Напустив на себя безразличие, Цезарь подошёл к конфете и спокойно прожевал её на виду у своих противников. Но тут, доедая последнюю найденную в коридоре конфету и наблюдая краем глаза за недругами, Цезарь заметил ещё одну конфету, большую, лежащую на видном месте внутри каюты всего в полутора метрах от порога.

Соблазн был велик. Очень велик. Но и риск был ничуть не меньше. Четвероногий диверсант замер, сопоставляя расстояние от порога до конфеты и от конфеты до дивана с практикантами. Возможность лихо, по-боевому, одним прыжком похитить ценное имущество прямо из логова врага была крайне заманчива, а обстоятельства похищения, конечно же, произвели бы на неприятеля глубокое деморализующее воздействие. Успеть перехватить похитителя и отобрать конфету у сидящих на диване разинь шансов не было. Цезарь решился. Он тихо придвинулся к порогу, опёрся об него и прыгнул. Схватив конфету и разворачиваясь, он слегка поскользнулся и уже готов был бежать обратно, но в это мгновение дверь каюты вдруг сама собой резко захлопнулась, напрочь отрезав путь к отступлению. Конфета выпала из зубов Цезаря. Он понял, что находится в западне.

Курсанты аккуратно, чтобы не повалить фигуры, расставленные на шахматной доске, поднялись с дивана. Один из них нагнулся и потащил из-под дивана широкий просяной веник с длинной рукояткой, другой быстро отсоединил и смотал верёвку, пропущенную через крючок и привязанную к верхнему уголку двери.

- Та-а-ак, вот мы и попались… – с иезуитской ухмылкой оба практиканта склонились над пёсиком. – Чего же ты конфетку не кушаешь, а?

Цезарь пребывал в ступоре. Иллюминатор в каюте был открыт, как большая чёрная пасть, готовая проглотить любого, кто посмеет нарушить ночной покой.

- Цезарь, – увещевательным голосом обратился к собачке тот паренёк, который держал в руках верёвку, – ты понимаешь, что ты существо социально безответственное? Понимаешь? Нет? Так вот я тебе официально заявляю: таким, как ты, среди порядочных людей не место. Ещё раз нагадишь – научим ходить по трапу. Тебе какая сигнальная система понятнее – первая или вторая? Молчишь? Ну, тогда включай обе и запоминай.

И Цезарь впервые в жизни был от души отшлёпан мягким веником. Экзекуцию он перенёс молча, со взглядом кающегося грешника, не издав ни звука и не пытаясь уклониться от ударов, а, напротив, всем своим страдальческим видом показывая, что наказание справедливое и он его заслужил.

В завершение воспитательной беседы один из курсантов перед самым носом Цезаря медленно погрозил ему пальцем и приоткрыл дверь, а другой, присев на корточки и использовав рукоятку веника в качестве кия, коротким ударом выбил сладкоежку за пределы каюты.

Вылетев за порог биллиардным шаром, Цезарь стукнулся о противоположную стенку и, пробуксовывая на гладком линолеуме, с выпученными глазами рванул прочь. Такого катастрофического унижения исключительный пёсик не испытывал никогда. На повороте его занесло и он, кувыркнувшись, повторно стукнулся о переборку, вскочил и только тогда, когда оказался напротив капитанской каюты, взорвался лаем и воем.

Господи, что это был за шум! Что за вой! Даже сигнал общесудовой тревоги ни разу не производил на экипаж такого действия, какое вызвали тихим вечером пронзительные вопли капитанской собачки. Отчаянный визг, переполошивший всех, был слышен от мостика до машинного отделения. На разных палубах надстройки захлопали двери. Первым в коридор выглянул старпом, за ним спустя доли секунды из другой двери выпрыгнул капитан и, не понимая причин собачьей истерики, испуганно кинулся осматривать и ощупывать своего любимца. Цезарь завывал, хрипел и выворачивался из рук. Снизу по трапу встревожено поднимались старший механик и ещё два или три человека. За их спинами мелькали любопытствующие лица остальных членов экипажа.

- Что такое? Что случилось? Что? Что?

Не перестающий завывать Цезарь внезапно увидел своих обидчиков, стоящихс невинными физиономиями за плечом старпома:

- У-о-у!!! Вот они! Вот! Вот! Вот! Вот! – взорвался он новой порцией лая и что есть мочи рванулся в их сторону.

Вырваться не получилось. Капитан буквально в воздухе поймал его за задние лапы, однако, описывая передними лапами дугу, Цезарь умудрился при этом когтями проехаться по руке старшего механика, оставив на ней длинные красные полосы.

Скандал выходил на более высокий уровень.

- Да что он у тебя, взбесился, что ли?! – стармех плюнул и, ругаясь и расталкивая окружающих, загрохотал по ступенькам трапа в направлении своей каюты.

- Если взбесился, его надо утопить, – послышался с нижней палубы чей-то беспристрастный совет.

- Вас утопить!!! Вас! Вас! Вас! – исходил воплями Цезарь в надежде, что ещё чуть-чуть, и хозяин его поймёт и исполнит требуемое. – Порвать! Сжечь! Вздёрнуть на рее! Скормить акулам! Всех! Всех! Всех! О-о-о…

Челюсти Цезаря щёлкали и грозились вцепиться в горло любого, кто приблизится.

- Послушайте, да его прямо колотит, – заметил старпом. – Может, и впрямь взбесился?

Видя в глазах подчинённых лишь озабоченность и осуждение, капитан затравлено озирался: - У него документы… справка…прививки у него…

Прижав рыдающую собачку к груди, капитан что-то ещё невнятно пробормотал, ретировался из коридора и закрылся в каюте. Народ стал расходиться.

Старший помощник, прищурившись и не говоря ни слова, проницательно глядел прямо в глаза практикантов. На беззвучный вопрос пришлось отвечать.

- Да мы его пальцем не тронули…

- Мы в шахматы играли.

Глаза курсантов светились кристальной честностью.

- Ладно, – сказал старпом, – будем считать, что инцидент исчерпан. Спокойной ночи. - Спокойной ночи.

Через минуту на всех палубах надстройки воцарилось спокойствие. В светлых коридорах стало безлюдно и тихо. Где-то в глубине внутри судна ритмично стучало его сердце – главный двигатель, едва слышно подрагивали переборки, на мостике молча всматривались в темноту моря вахтенные. Волны шуршали вдоль бортов теплохода и убаюкивали отдыхающих в промежутке между вахтами моряков. Жизнь продолжалась.

После скандального вечера в поведении Цезаря произошли заметные перемены. Он затих и перестал чем-либо отличаться от обычных домашних любимцев. Причиной этого стал, скорее всего, не злополучный веник, а то, что вера собачки во всемогущество своего покровителя, долгое время подпитывавшая её выходки, в тот вечер была серьёзно подорвана. Пёсик всегда прекрасно чувствовал и копировал настроение хозяина. Хозяин же его после всего произошедшего перестал брать собачку с собой на мостик и в кают-компанию, сам же ещё более замкнулся и разговаривал с подчинёнными исключительно на рабочую тематику.

Оба курсанта благополучно доработали положенный срок, завершили прохождение практики и, уходя с судна, даже с Цезарем распрощались почти по-дружески. Одновременно с ними на берег сошёл в отпуск и капитан и, как впоследствии узнали ребята, больше на этот теплоход не возвращался. Что удивительно: через пару лет ни фамилию капитана, ни его имя и отчество никто из экипажа вспомнить не смог. Ушёл и ушёл. Такое на флоте тоже случается.

Евгений Куцев, 07-2020