ДОРОГА К МОРЮ

Повествование не обо мне, любимом. Это о времени, что гораздо важнее.
И всё-таки: море выбрало меня или я выбрал море?

«Кысмет» – как любил повторять писатель Валентин Пикуль. Судьба. Впоследствии я понял, что выбрать что-либо другое было просто невозможно. Причин тут много. Тут и романтический капитан шхуны «Секрет», и художник Айвазовский с его завораживающими морскими пейзажами, и даже капитан Сильвер из «Острова сокровищ».

Но началось всё гораздо проще. В детстве перед нами открыты все дороги, и крайне важно либо с чьей-то помощью, либо самому нащупать дорожку свою, дорогу настоящую, судьбоносную и единственно необходимую. Это и есть самореализация. И совершенно без разницы, кто ты в будущем: сварщик, или художник, или научный сотрудник. Ты должен быть на высоте своего выбора. К этому нужно стремиться. Помочь понять и найти самого себя мудрейшим образом мне помогала моя мама. Чтение тех или иных книг она ни мне, ни моим братьям не навязывала: она, подбирая книги в соответствии с нашим возрастом, их ПРЕДЛАГАЛА! Таким простым и надёжным образом обеспечивалось их восприятие. В итоге «нужные книжки я в детстве читал», как определил Владимир Высоцкий.

А дальше была Николаевская детская флотилия. Или Клуб юных моряков, как сейчас её величают. Попал я туда совершенно случайно. Так, по крайней мере, мне раньше казалось. До этого я пытался заниматься рисованием, пару раз даже появившись в художественном кружке областного Клуба пионеров, записывался в секцию бокса в знаменитой николаевской спортшколе. Затем, опять-таки по собственной инициативе, посещал кружок лёгкой атлетики. И одно, и другое, и третье – заканчивалось быстро и вдребезги безрезультатно. Но это были попытки. Попытки личные! И они того стоили. Впоследствии от обладавших богатым жизненным опытом преподавателей Херсонского мореходного училища я услышал и запомнил важную вещь, а именно: отрицательный результат – тоже результат, который имеет свою серьёзную значимость.

В детскую же флотилию меня невольно затащили мои одноклассники, от которых я узнал, что они (друзей было трое: наш, так сказать, микро коллектив) туда записались, подав заявления. Я помчался за ними вдогонку. Сразу скажу: из четверых лишь один я не бросил занятия, полностью закончил обучение и спустя два года получил, после сдачи экзамена, настоящее «Свидетельство матроса-рулевого», подписанное самим Капитаном Николаевского морского порта. Свидетельство, между прочим, было не игрушечное: оно давало возможность реального трудоустройства по специальности при достижении его владельцем 16 лет. Впоследствии его же я подал, в числе прочих документов, в приёмную комиссию ХМУ, и это Свидетельство, уверен, сыграло не последнюю роль при зачислении на обучение.

Здание николаевской детской флотилии, её классы существуют и сейчас. Но тогдашняя «начинка» этих классов (к сожалению, не знаю их наполнения учебными пособиями на сегодняшний день), с прекрасными стендами, плакатами, картами, с навигационными приборами, с деревянными макетами речных бакенов, мигающих белыми и красными лампочками, производила завораживающее впечатление на детвору. Этот романтический мирок, подаренный взрослыми, был волшебной дверцей, зовущей нас в огромную, более широкую, чем то, что нас окружало, загадочную жизнь.

Помимо занятий, на которые необходимо было приходить во второй половине дня дважды в неделю, терпеливо сидеть за столом, подробно записывая в тетрадь то, что говорил преподаватель, в учебные планы входила ещё и так называемая «практика». Это две летние недели, которые ученикам флотилии предстояло провести на настоящем, пусть даже на маленьком, но НАСТОЯЩЕМ, идущем по речке судёнышке. На моей памяти корабликов таких для практического плавания в распоряжении Николаевской детской флотилии в разные годы существовало три: маленький речной теплоходик «Отважный», совершивший множество рейсов с воспитанниками флотилии по Южному Бугу и Днепру; пассажирский теплоход «Георгий Седов», теплоход старый, но серьёзный, которому позволено было выходить в открытое море, (с колоссальным, кстати, историческим прошлым) и теплоход «Алеут», который одно время стоял, пришвартованный кормой к берегу около нынешнего Ингульского моста. На борт «Алеута» мы поднимались на экскурсию, но, к сожалению, последний так и не стал действующим теплоходом юношеской флотилии.

Практика – самая увлекательная пора.
На речном катере «Отважный» – для детей великолепное, кстати, название – после первого года обучения мы, десятка три мальчишек и несколько девчонок, прямо от причала флотилии тёплым летним днём отправились вниз по Южному Бугу, чтобы затем, пройдя Днепро-Бугский лиман, подняться вверх по реке Днепр к Херсону.

В Николаеве, на причале «нижнего БАМа» нас провожала толпа родителей, счастливых и преисполненных гордости за своих чад. Сразу же после отплытия большинству из нас впервые довелось увидеть родной город со стороны реки во всей его протяжённости: Яхт-клуб, Лески, Речной и особенно Морской порт, где на рейде и у причалов стояли гигантские морские корабли. Нависая высокими бортами над «Отважным», корабли хранили молчание. То, что они знали о дальних странах, дремало где-то внутри них, и для нас было пока недоступно …

Первое настоящее испытание, и, как по мне, испытание серьёзнейшее, не заставило себя ждать. При подходе к Волошской косе на «Отважном» отработали, как полагается в первые сутки плавания, «шлюпочную тревогу». Всех построили на верхней палубе, объяснили и показали, как пользоваться спасательными жилетами, затем выбрали троих учеников, надели на них ярко-оранжевые пробковые спасательные жилеты и заставили подопытную троицу прыгнуть за борт в сопровождении какого-то взрослого мужика (тоже в жилете) метров за триста-четыреста до Волошской косы. Надо ли говорить, что в числе троих «счастливцев» оказался и я? Плавать я тогда не умел, и предупредил об этом, но мне ответили в духе петровских времён: «Ничего страшного, в жилете не утонешь». «Отважный» замедлил ход, и нас показательно отправили за борт. Подбадриваемые сопровождавшим нас взрослым моряком, мы, барахтаясь, доплыли в спасательных жилетах до косы примерно через полчаса и, очень уставшие, но полностью успокоившиеся, выползли на берег уже тогда, когда наши сверстники успели вдоволь накупаться и, благополучно забыв о нас, загорали ярким солнечным днём на золотистом пляже. Теплоходик «Отважный» стоял, уткнувшись носом в песок Волошской косы. С бака его на берег была спущена длинная и узкая деревянная сходня. Наша троица наплавалась к тому времени также вдоволь, поэтому, отогревшись на песке, мы пошли бродить по колено в воде вдоль берега.

В прозрачной у берега речной воде на песчаном дне среди ракушек попадались обточенные влагой и годами коричневые осколки древнегреческой керамики. Десятки веков лежали под нашими босыми ногами. Знаменитая Ольвия была рядом, чуть ниже по течению, на зелёных, обрывистых, а местами сходящих ступенями к реке склонах. И были эти склоны странным и притягивающим к себе местом, в котором удивительным образом сохранилось дыхание олимпийских богов и пронизывающая время таинственность истории нашей планеты.

«Отважный», уйдя с Волошской косы, следующим утром пришвартовался у речного причала села Парутино, и для всех нас в этот же день была организована экскурсия в археологический заповедник.

Кто-то, возможно, задастся вопросом: а каким же образом такую ораву на катере кормили?
Отвечу: на катере был запас продуктов, был камбуз, были два повара. А были ещё наряды на работу: кто-то из подростков учился драить палубу, кто-то из девочек шёл на камбуз помогать чистить картошку и мыть посуду. При этом никто из учеников не перетруждался. Ещё раз подчеркну: в целях воспитания, развития и обучения детворы во время плавания на теплоходе взрослыми были продуманы до мелочей и созданы практически родственно-семейные условия быта. Питание было трёхразовое плюс полдник, по нормам пионерского лагеря. Для принятия пищи столы раскладные накрывались под тентом верхней палубы, после ужина столы и скамейки убирались, и на их месте для практикантов обустраивалась спальня.

Переход в Херсон ознаменовался лично для меня ещё одним удивительным событием. Это был один из многих, но, пожалуй, первый из впоследствии осознанных мною подарков судьбы.

В направлении на Херсон катер «Отважный» снялся поздно ночью, после отбоя, когда всю мелко-флотскую детвору, находящуюся на нём, отправили почивать.
Спали мы ночью на «Отважном» рядочками под тентом на верхней палубе на обычных матрацах, под головой у каждого были непривычно жесткие, по-настоящему морские, набитые пробковой крошкой подушки. Другая часть учеников спала также рядами, но на палубу ниже, во внутреннем помещении. Там было душновато, поэтому ночевавшие на открытом воздухе были, конечно же, в выигрыше. В пять часов утра меня разбудили «на вахту». Катер «Отважный» только что вошёл из Днепро-Бугского лимана в устье Днепра и двигался вверх по фарватеру в безветренной и влажной рассветной тишине. Вода была зеркально ровной, течение реки не чувствовалось. Над верхушками камышей, которые были и справа и слева, обозначая берега, висел, тихонько дыша, сырой туман. Деревянная лодка с дремлющим рыбаком и торчащей над водой удочкой дополняли идиллическую картину. В рулевой рубке катера я стоял, растопырив руки, и держался за рукоятки огромного деревянного с медной накладкой штурвала. За моей спиной из радиоприёмника (его включил вахтенный штурман) едва слышно звучала музыка какой-то иностранной радиостанции: томно звенели струны гавайских гитар. Сочетание звучащей из неведомых далей тягучей и сладкой, как мёд, мелодии с панорамой просыпающихся днепровских плавней – это было нечто! Это было не только утро начинающегося дня – это было настоящее утро жизни!

Вахтенный мужчина-судоводитель, находившийся рядом, через некоторое время вдруг огорошил меня тем, что отлучится из рубки на пару минут, спустится вниз, в каюту, чтобы заварить чай. Проинструктировав, как и куда держать курс, он ушёл. На мостике я остался один.

ОДИН! За большущим штурвалом, сам, мальчишка, без посторонних, управляющий движением настоящего судна, ответственный и за взрослых, и за своих спящих товарищей, наедине с рекой, с плывущим над камышами туманом, голубым небом и мелодией гавайских гитар! Эти две-три минуты неожиданной самостоятельности стали, без сомнения, одними из самых восхитительных минут моего детства. Не ругайте взрослого за явное нарушение. Всё обошлось. Но каким же подарком это обернулось!

Далее был Херсон. Стоянка на центральной набережной. Самым ярким впечатлением дня стало посещение Херсонского Мореходного Училища. Мало что осталось в памяти от подробностей, кроме торжественного вида углового входа в Мореходку, прохлады внутри здания и истёртых мраморных ступеней лестницы, ведущей на второй этаж. Осталось в памяти очень вкусное мороженое, купленное в киоске через дорогу от ХМУ. Но главное было вот что: выйдя из Мореходного училища, я ел мороженое с полным пониманием и предвидением того, что после окончания школы учиться буду только здесь и нигде больше. Что впоследствии и состоялось.

Катер с детворой пошёл дальше, вверх по течению Днепра. С восторгом мы увидели то место, где речка Ингулец впадает в Днепр. Это было прямо-таки «колумбовское» расширение географических познаний и открытие для себя новых земель. Катер поднялся ещё выше, к Каховской ГЭС. На ночь он приткнулся к правому берегу реки, носом привязавшись к деревьям какого-то необитаемого островка в плавнях, а на утро переместился к берегу левому, к каменной причальной стенке у Новой Каховки. Ночью Каховская электростанция сияла яркими огнями, мимо проходили грузовые и пассажирские речные теплоходы в сторону шлюзов, а невдалеке от нас, подсвеченная бликами огней, бурными потоками текла открутившая турбины гидроэлектростанции днепровская вода.

Многое, ох, как многое делалось тогда для детей! В тот же день была организована экскурсия в машинный зал Каховской ГЭС, а затем все юные моряки поехали на автобусе в Каховку, к стоящему в степи знаменитому памятнику «Тачанка».

Но пребывание воспитанников флотилии в двухнедельном плавании не означало лишь экскурсии и развлечения. На каждый день практики существовало расписание, в котором день был полностью расписан по часам: подъём, зарядка, умывание, завтрак, занятия теоретические, практические… И так до самого отбоя. Занятия проходили дважды: до обеда, за которым следовал «адмиральский час», и после полдника. Одними из самых увлекательных практических занятий были занятия по изучению флажного семафора, когда ученики, стоя на расстоянии, при помощи двух красных флажков передавали друг другу словесные сообщения. Правда, тогда мы не знали, что надёжный флажной семафор постепенно уходит в прошлое, становясь историей флота и уступая место более современным средствам связи. Но мы понимали, что знакомясь с лоцией, навигацией, изучая устройство судна, мы приобщаемся к чему-то очень взрослому, очень серьёзному и важному. И нам это нравилось.

От Каховской гидроэлектростанции, самой дальней точки нашего плавания, «Отважный» отправился обратно, вниз по течению Днепра к Херсону, а затем к выходу в Чёрное море, в порт Очаков.

В Очакове, как можно догадаться, – экскурсия в местный краеведческий музей, памятник Александру Суворову… и (или «но»?) недоумение: а где же сама очаковская крепость, куда подевались её каменные стены? Конечно, нам всё пояснили и показали местность перед обрывом, где она возвышалась, но ни рассказ, ни рисунки, ни старинные гравюры не смогли произвести должного устрашающего впечатления, которое, без сомнения, производили на современников её высоченные неприступные башни. Памятник Александру Суворову находился рядом с музеем. «Побеждают не числом, а умением» – это товарищ Суворов подметил точно. Пулемёт «Максим», стоявший на полу посередине музейного зала и направленный прямо на входную дверь, к взятию крепости Очаков суворовскими «орлами» отношения не имел, но, наравне с горкой тяжёлых пушечных ядер, выглядел очень убедительно.

От Очаковского берега к югу простиралась гладь Чёрного моря. Нам рассказали, что если доплыть до линии горизонта, то картина повторится: снова к югу будет полоска между водой и небом. И ещё раз, а затем ещё и ещё… И так до самого пролива Босфор. Очень живо мы себе это представили. Доказательство того, что Земля круглая, лежало перед нами. Но для дальних путешествий время ещё не настало.

«Отважный» покинул очаковский причал и благополучно возвратился в Николаев. Первая настоящая плавательная практика закончилась. Впереди были годы учёбы.

Второй год обучения в Николаевской детской флотилии прокатился, как мне показалось, очень быстро. Точно так же, как и ранее, мы дважды в неделю являлись на занятия, проходили пешком от проспекта всю улицу Советскую, спускались к Флотилии, занимались в классах, но, как ни грустно, учеников в нашей группе с каждым месяцем становилось всё меньше и меньше. Полностью завершили обучение, по-моему, человек десять из двадцати с лишним, записавшихся на занятия в самом начале.

Следующим летом, перед сдачей выпускного экзамена, предстояло вновь пройти плавательную «практику». На этот раз для нашей группы «матросов-рулевых» она получилась несколько странной. «Отважный» где-то совершал рейсы с другими учениками, а мы попали на практику на только что ставший к причалу 61-го завода теплоход «Георгий Седов». Историю этого судна очень хорошо осветил николаевский краевед Андрей Шинкаренко, тоже, кстати, бывший воспитанник детской флотилии. (Интересующихся историей «Георгия Седова» я отсылаю к статье А. Шинкаренко «Георгий Седов» - известный-неизвестный теплоход» http://bazar.nikolaev.ua)

Нас же теплоход «Седов» для прохождения второй практики ожидал всего в сотне метров от учебных классов Флотилии – он был пришвартован кормой к причалу 13-го цеха завода им. 61 Коммунара. «Седов» не сделал тогда ещё ни одного рейса с николаевскими школьниками. Он только что был передан Флотилии и нуждался в ремонте. Поэтому его и поставили к заводскому причалу. Напротив здания Флотилии, по другую сторону от понтонного моста была рабочая проходная. Для нас, юных моряков, оформили пропуска на территорию кораблестроительного завода, и мы, пройдя вместе с преподавателем через проходную мимо вооружённых «наганами» охранников, поднялись на борт «Георгия Седова». Занимались мы на «Седове» в течение нескольких дней тем, что что-то скребли, что-то подметали, учились натирать специальной пастой до блеска медные детали, и под руководством преподавателей Флотилии детально знакомились с оборудованием и внутренним устройством старого пассажирского теплохода. Для тех ребят, которые учились на мотористов, самым впечатляющим местом на «Седове» было, конечно же, машинное отделение. Для нас – рулевых и судоводителей – капитанский мостик. Вот о нём мне хотелось бы поговорить подробнее.

Очень старые пассажирские пароходы, у которых листы корпуса «сшиты» не сварным швом, а заклёпками, схожи со своими сухопутными ровесниками – паровозами начала двадцатого века. Но если паровозы ещё можно встретить – и как исторические экспонаты, и действующие, – то пароходов тех лет практически не осталось: все они за ненадобностью или из-за ветхости порезаны на металлолом. Весь теплоход «Седов» со всей его начинкой можно было уже тогда с уверенностью отнести к антиквариату. И особенно его капитанский мостик. Помещение мостика мало был похоже на ходовой мостик в его современном исполнении, а похоже было, скорее, на большую старинную шкатулку, наполненную музейными ценностями. У шкатулки был низкий потолок, а внутри очень мало свободного пространства. Магнитный компас – громоздкий, как медный самовар; под подслеповатыми с закруглёнными краями прямоугольными окошечками иллюминаторов с помутневшим от времени стеклом – тёмно-коричневый широкий дубовый планширь со многими слоями лака; телеграф, тяжёлая телефонная трубка и труба, в которую можно было кричать и подавать команды в машинное отделение…

А вот такого непременного атрибута как классическое колесо – штурвал, в ходовой рубке не было! В том месте, где он должен был крепиться к рулевой колонке, был прикреплен вертикальный рычаг – мощная дубовая палка в медной оправе. Очевидно, в момент постройки судна такой отход от традиций был задуман как техническое новшество. Так как у рулевой машины «Седова» уже существовал электрический привод, рычаг на рулевой колонке при наклоне влево или вправо переключал клеммы и, в зависимости от угла наклона, моторы в румпельном отделении поворачивали в ту или иную сторону перо руля. Дубовая палка-рычаг и была вариантом штурвала.

Но не это являлось самым удивительным.
Удивителен был воздух внутри капитанской рубки. Если долго держать открытыми обе двери, ведущие на крылья мостика, это не было бы так заметно. Но стоило «шкатулке» постоять пусть даже самое короткое время закрытой, воздух внутри неё насыщался странными сладковатыми запахами. Это была ни на что не похожая смесь запахов моря, просмоленных канатов, ветров, несущих с берега запах пряностей… Это был воздух дальних странствий, пропитавший старое пассажирское судно, а особенно его мостик, за многие десятилетия плаваний. Тогда это было только моё предположение, но сейчас со всей ответственностью я могу подтвердить его правильность.

Именно этот воздух, хранивший воспоминания о событиях, о причалах, о громадном количестве людей, в разные годы побывавших на борту «Седова» преподнёс неожиданный сюрприз. На капитанском мостике нас находилось тогда человек пять, включая преподавателя. Преподаватель что-то рассказывал, мы слушали его и осматривались, разглядывая приборы. Я прикоснулся к деревянному планширю, и в этот миг произошла странная вещь: на секунду, не более, я вдруг оказался стоящим в стороне, ближе к выходу из рубки. Те, кто находились на мостике вместе со мной, на какое-то мгновение пропали, а вместо них появились – я не успел даже удивиться – две молодые женщины, в шляпках, в платьях старинного фасона. Я не мог видеть их лиц, но увидел в руке у одной из них летний зонтик. Дамы стоят около рулевой колонки, спиной ко мне, рядом с ними капитан – средних лет, в светлом морском кителе, с плоской белой фуражкой на голове. Его лицо я вижу отчётливо. Он выглядит очень довольным, без суеты разговаривает с дамами, сохраняя солидный вид, что-то им показывает. И ещё чей-то тёмный мужской силуэт у выхода на крыло…

Видение исчезло так же стремительно, как и возникло. Возможно, (или – конечно) это была игра воображения. Но и спустя годы я не могу объяснить, откуда возник именно такой сюжет, и более того – откуда взялась явно незнакомая мне в том возрасте детализация их одежды, движений, разговора…

Но утверждать могу точно: то, что произошло тогда на капитанском мостике «Георгия Седова», стало настоящим откровением. Прикосновение к мечте ясно дало понять: дорога в будущее открыта.
Думаю, здесь в повествовании о детской флотилии и о дороге к морю следует поставить – нет, не точку, а пока что точку с запятой. Вот такую – ;

Потому что в тот момент дорога к морю была ещё не полностью пройдена. Впереди была учёба в Херсонском мореходном училище. Но мечты сбываются, если в них верить и к ним идти.
А дорогу, как известно, осилит идущий.