Выускники Херсонской мореходки

 

Главная • Проза • Евгений Куцев - На даче

На даче

На даче

На той же речке, у которой стоит крупный областной город, но километрах в двадцати выше по течению, между двумя зелёными ложбинами край поднимающегося берега облеплен небольшими, издали похожими друг на друга домиками из светлого кирпича. Вокруг каждого из домиков такие же небольшие и одинаковые по размеру приусадебные участки, где обязателен огород, виноградник и несколько фруктовых деревьев. Это уже не город, но ещё не совсем деревня. Перед нами дачный кооператив.

Середина августа, багрово-фиолетовый вечер и полное безветрие. Время, как и ровная поверхность сонной речки, почти не движется. Во дворе четвёртой, считая от реки, дачи, стоящей не на склоне, а на плоской верхушке холма, горит костёр; над огнём, по всем правилам ожидаемого удовольствия, висит булькающий закопчённый котелок, в котелке варится уха.

Рядом с костром расположились трое пожилых мужчин-пенсионеров. Один из них, коренастый, с серебристой аккуратно подстриженной бородкой – хозяин дачи, человек редко встречаемой в наших краях профессии: капитан дальнего плавания Иван Тимофеевич. Он полулежит в шезлонге, накинув на плечи шерстяную вязаную кофту, и курит трубку, благодушно щурясь на языки пламени. Левая его рука, картинно отведенная в сторону, опирается на палочку.

Второй, давний друг хозяина дачи, высокий и сухощавый, время от времени отгоняя от себя комаров, раскладывает посуду, хлеб и ещё какую-то снедь вокруг горящей в стеклянной банке свечи на накрытом клеёнкой лёгком пластиковом столе. Друг капитана тоже дачник, владелец соседнего участка, и тоже бывший моряк, только не капитан, а старший механик. Третий в компании – старожил дачного посёлка, его душа и опекун, вездесущий и всё про всех знающий дядя Сеня. Этот с ложкой пристроился на корточках у костра, подкладывает в огонь щепки и следит за приготовлением ухи.

Между присутствующими царит полное согласие, совершенно очевидно, что мужчины давно знакомы, понимают друг друга с полуслова, и находиться в общей компании всем троим приятно. Их дружеские разговоры определённой темы не имеют и вьются вокруг рыбалки, воспоминаний и всякой житейской всячины.

- Николай, ты чего такой грустный? – после затянувшейся паузы бодро говорит капитан, со смешинкой глядя на друга, – По жене соскучился, что ли?

- Нет, это она по цивилизации соскучилась, – с деланным раздражением реагирует тот на подковырку. – Поехала к детям. Хоть пару ночей без комаров поспит. Тут же у вас… а, чёрт! – он прихлопывает очередного комара. – Извращенцы какие-то. На даче, я так соображаю, отдыхать надо и получать удовольствие, а комаров кормить и горбатиться тут над всякими грядками, а потом спину неделю лечить – да гори оно пропадом!

- О! А зачем же ты тогда дачу покупал?

- А сколько я бываю на этой даче? Это жена у меня любительница, ей нравится. А моя бы воля, я сюда вообще не приезжал бы.

- Так во-от как ты хочешь? Значит, жене дачу купил? На жене выезжаешь, она тебе и помидорчиков, и огурчиков свеженьких, и петрушечку, а ты в городе сидишь и руководишь дистанционно? Вот не знал, что друг у меня такой ленивый, не знал. А ты вот какой, оказывается. Ленивый, корыстный, да ещё с барскими замашками.

- Тимофеевич! – с улыбкой поддерживает тему дядя Сеня, – А на следующий раз пусть Николай приедет, рыбы наловит, а мы к нему в гости заявимся, его уху оценим, а? С бутылкой придём.

- Ага, сейчас, – не давая парировать выпад, продолжает капитан, – от него дождёшься. Натура в человеке такая. От него не то, что рыбы… гляди, гляди! Ты видишь, как он хлеб режет? Вот толстые куски – это он точно себе нарезал и отодвинул, а нам горбушки подсунет. И во всём он так. Ох, Николай, Николай… – лицо отдыхающего в шезлонге принимает комически-скорбное выражение.

- А ну вас, – отмахивается Николай, – вам бы только трепаться. Говоруны. Где уха? У меня уже всё готово.

- И у меня готово, – дядя Сеня, подложив под ушки котелка полотенце, чтобы не обжечься, предъявляет «гвоздь программы».

Мужчины рассаживаются за столом. Вечерние дачные посиделки достигают сладостной кульминации. Небо над посёлком, даже в стороне заката, успело потемнеть, наполнилось яркими звёздами и сеет в пространстве вокруг догорающего костра трели цикад и сверчков. Откуда-то со стороны дальних дач доносятся едва слышимые отголоски музыки, временами – приглушённые голоса и смех. Ночным говором, рассыпчатым кваканьем лягушек отзываются с противоположного берега почерневшие камышовые заросли. Река с вершины холма видна как на ладони, дышит спокойствием, зеркальна, тиха, лишь изредка потревожит её блестящую поверхность рябь от всплеснувшейся рыбы, и тут же рябь разойдётся кругами, растечётся и разгладится до следующего, теперь уже совсем в другом месте одинокого беззвучного всплеска. В душах у сидящих за столом старых друзей – умиротворение и благостность. Вся окружающая обстановка существует исключительно для них.

- Вот ты говоришь, горбатиться не желаешь, – пробуя с кончика ложки огненную уху, не отстаёт капитан. – Ох, горячая! А ты сделай, как я себе сделал. Я когда дачей обзавёлся, я тут всё перестроил: деревья поменял, газон сделал, бассейн – вот завтра невестка приедет с внуками, будут плескаться. А огород оставил, только поменьше, так, чисто символически. Зато на деревьях у меня и персики, и абрикосы, и что ты хочешь. Руку протянул – сорвал. Земля тут, правда, тяжёлая, это да.

- Дальше, в низинке, земля хорошая, а тут ракушняк, – добавляет подробностей дядя Сеня. – Тут, кому участки достались, машинами чернозём завозили. А вообще это место самое лучшее считалось. Когда завод участки давал – мы бумажки в профкоме тянули, с номерками. Кто начальник, кто не начальник, не смотрели. По-честному делили, – рассказчик оживляется: – А та вот дача, что на седьмой линии со склона сползла, – это парторга была дача, сам бумажку вытащил. Недовольный потом ходил, как чувствовал.

- Это он вас, троглодитов, чувствовал. Ваша, небось, работа, – в свою очередь запускает подковырку механик Николай и рубит рукой воздух. – И парторга теперь у вас нет, и контору его грохнули, и даже дачу – и ту с обрыва столкнули. Добрые вы люди, как я погляжу.

- Да ла-адно, добрые. Насмотрелся я на них. А вот это, – тихонько постукивая черенком ложки по котелку, старик-капитан провозглашает более существенное, – вот это самая правильная уха: в казанке должна быть, с дымком и на свежем воздухе. Рыба – это уже второе дело: что наловили, то и оприходуем. Да, а на пароходе был у меня такой помощник. По политической части. Застал я ещё то время. Помню, гонял его с мостика. А что? Язык у него хорошо подвешен был, а работы нет, так он или в каюте сидит, или в рубке под ногами путается. А деньги по тем временам, между прочим, получал приличные, – капитан на секунду грустнеет и задумчиво поглаживает бородку. – И взрослые, вроде бы, люди, а до всего задним умом доходим. Да и сейчас то же самое. А что, не правду я говорю?

- Ваня, глянь-ка, – сухощавый Николай, не отвечая, откладывает ложку и, вытянув шею, отчего становится ещё тоньше, вглядывается в темень у решётчатых ворот. – Вроде стоит кто за воротами. Или ковыряет что-то. Не к тебе пришли?

В темноте за воротами маячит чья-то неподвижная тень. Дядя Сеня, осознавая себя ответственным за положение, принимает строгий вид, быстро вытирает губы салфеткой, встаёт, решительно направляется к воротам и уже оттуда, разглядев пришедшего, радостно кричит:

- Это дед Матвей, с рыбалки! Передохнуть остановился!

- Так давай его сюда! Пусть проходит, с нами посидит, – распоряжается хозяин дачи. – Чего на ногах торчать-то?

- А что за дед? Дачник что ли? Знакомый? – вполголоса интересуется Николай, пока дядя Сеня, приняв у старика удочки и подмокшую снизу засаленную холщовую сумку, ведёт неожиданного гостя к столу.

- Нет, это не здешний, деревенский из Ивановки – доброжелательной скороговоркой, тоже вполголоса коротко и точно поясняет капитан, – виделись как-то на рыбалке, хороший дед, стоящий.

- Доброго здоровьица! Вечер добрый! – приветствует и кивает головой каждому дед из деревни Ивановка. Деду Матвею далеко за восемьдесят, однако, невзирая на возраст, он подвижен, свеж и регулярно одним и тем же маршрутом ходит к речке и обратно верхней дорогой через посёлок. Он доволен, что его, не заподозрив в навязчивости, затащили «на огонёк» на территорию богатой (как сам он считает) дачи, и совсем не прочь задержаться, посидеть в мужской вольной компании, поговорить, послушать и набраться новых впечатлений.

Гостя усаживают за стол, и дед Матвей, признав во владельце дачи человека ему знакомого, подвигает поближе к себе тарелку и хлеб и без промедления включается в беседу:

- А я, значит, хожу, хожу и думаю: чья это дача? Думаю: бизнесмена дача. А это, стало быть, ваша дача, – дед припоминает, – Иван… – тут дед запинается и, учитывая обстоятельства встречи, решается уточнить, – как по отчеству вас?

- Тимофеевич, Иван Тимофеевич, – подсказывает дядя Сеня.

- Ага, ага…

- Сеня, давай проще, тут все свои, – хозяин слегка морщится. – Не порть мальчишник. Когда мы так сидели? Ужин, воздух, звёзды, жёны в городе, а? Капитан потягивается, откидывается на спинку стула и тащит из кармана кофты трубку:

– Как рыбалка сегодня, дед Матвей?

- Есть немножко, есть. Карасики. Пять штучек несу. А вот товарищ ваш, – дед поворачивается к сухощавому, – не знаю по имени…

- Николай.

- Николай, ага. Видел вас на даче, видел, да. А на речке не видал ни разу. Не рыбак, нет, не рыбак. Рыбку, думаю, ловить не любите? – участливо обращается дед Матвей к Николаю. Тот, мельком глянув на деда, что-то невнятно произносит, отрицательно вертит головой и продолжает есть.

- О-о, дед, вот тут ты не угадал, – Иван Тимофеевич берёт со стола свечу и, капая воском, от её огня раскуривает трубку, – Он среди нас самый что ни на есть рыбак. Во всех океанах рыбу ловил. Коля, ты на траулерах сколько лет отработал? Тридцать?

- Двадцать восемь.

- Ишь ты! – Вскинув брови, удивляется дед Матвей и с удвоенным интересом обращается к сидящему напротив соседу. – Это что же вы? Всю жизнь в морях?

- Что значит «всю»? – неохотно отвечает механик. – С отпусками, конечно. До пенсии немного не дотянул, бросил.

- Так и Тимофеевич тоже моряк, – говорит дядя Семён деду. – Не знал? Капитаном был, на больших пароходах. За границу плавал. И сын у него сейчас капитаном ходит.

Услышанное путает мысли деда Матвея и он, потеряв ниточку разговора, робеет и умолкает, ёрзая на стуле.

- Во, кстати! Я вам сейчас покажу, – не замечая смущения деда, говорит совсем не солидный на отдыхе Иван Тимофеевич и, поколдовав несколько секунд над широким экраном мобильного телефона, предъявляет всем поочерёдно фотографию, – старший вчера прислал. На приёмке сейчас, в Китае пароход получает. Это он в гостинице, в ресторане.

- А слева – это шоколадный фонтанчик, – продемонстрировав фотографию, продолжает капитан. – Шоколад течёт, подходи, бери бесплатно, сколько хочешь. Сын говорит – а они там уже две недели живут – говорит, чего только в тот фонтанчик не совали. Говорит, жалели, что сала там нет, а то прислал бы фото сала в шоколаде, – широко улыбается старый капитан, отец капитана молодого.

Рядом со столом громким стрёкотом, да таким, что перекрывает остальные, вступает в вечерний хор невидимый под ближайшим розовым кустом сверчок.

- Ну, теперь сидеть будем, как в музыкальной шкатулке, – говорит Николай.

- А ничего, пускай чирикает, так ночь веселее, – защищает звонкого сверчка Иван Тимофеевич и тут же вспоминает сверчка другого. – Раз было у меня в Красном море, вот такой же на крыле мостика, под пайолом две ночи орал. А громкий, зараза, египетский какой-то, залетел пока Суэцким каналом шли. Вот тот реально работать мешал, и чего только мы не делали: и пайол поднимали, и воду вёдрами лили, а ему хоть бы что. Помолчит, помолчит и снова орёт.

Доедая уху, увлечённо прислушивается дед Матвей к необычным разговорам. В диковинку ему и шоколадный фонтанчик, и сверчок из Красного моря, и то, что про Китай мужики вспомнили, будто про соседнюю деревню. И это ведь только начало, дед по опыту знает, что разговоры-то основные потекут после ужина, и течь им неспешно до той поры, пока ночная прохлада зябким прикосновением не напомнит пенсионерам-дачникам о позднем времени и не разведёт их, зевающих, по домикам и комнатушкам с тикающими у кровати часами.

«Интересный народ, – думает дед Матвей и глядит то на смешливого прихрамывающего капитана, то на сдержанного и серьёзного Николая, – и как же это они успели везде побывать?»

Много чудного услышит сегодня и узнает от пожилых земляков гость, так удачно оказавшийся в нужную минуту у ворот их дачи. И про венесуэльский копеечный бензин, и про невообразимых рыб, попадавшихся в тралы Николая, про Малай-базар и про незнакомый, чёрт знает где находящийся, богатый и одновременно нищий Мозамбик. И сам дед через час-другой в свою очередь сумеет крепко удивить видавших виды моряков, поведав подробно, но не с горечью, а с лёгкой иронией о том, как единственный раз в жизни, в молодости, тоже побывал за рубежом, правда не по своей воле. Как с первого до последнего месяца все четыре военных года прожил где-то на границе с Францией в свинарнике, батрача на немецкого бауэра.

Но, так или иначе, с каким бы наслаждением и как бы долго не сидеть пенсионерам за столиком среди летящей на огонь мошкары, дачный вечер и беседы у костра всё же мягко угаснут, закончатся, и всё ненужное движение, все посторонние звуки приглушит и растворит в себе необъятная сверчковая ночь. Луна, набрав яркость, вскарабкается выше самых высоких деревьев, чтобы осветить ивановскому деду-рыбаку дорогу домой. В продлевающем жизнь приподнятом настроении дед Матвей будет брести по спящему дачному проулку, иногда останавливаться для отдыха и, отвечая вслух своим мыслям, бормотать:

- Венесуэла… и где эта Венесуэла? Вот прилипла к языку, окаянная.

О-хо-хо… ладные мужики

Поделиться в социальных сетях

 
Херсонский ТОП



Copyright © 2003-2022 Вячеслав Красников

При копировании материалов для WEB-сайтов указание открытой индексируемой ссылки на сайт http://www.morehodka.ru обязательно. При копировании авторских материалов обязательно указание автора