B R O U S S A R D   &   Co.

Трудное  -  это то, что может быть    
сделано немедленно, невозможное – то,
что потребует немного больше времени.

Джордж  Сантаяна

страшном 1941-м году конгрессом США был принят закон о ленд-лизе, по которому странам-союзникам по антигитлеровской коалиции были переданы вооружение, боеприпасы, сырье, продовольствие и т.д., в том числе и торговые суда типа “Liberty”.

При их строительстве американцы впервые применили сетевой график (вроде нашего плана) и считается, что они ни разу из этого графика не  “выскочили”, наклепав несколько сотен таких пароходов.
В большинстве своем, они имели  названия советских городов.

На одном из них – “Ереване” Сергею Михайловичу посчастливилось даже немного потрудиться.

А вот какой график был применен японцами в пятидесятые годы  при строительстве судов серии “Freedom” пожалуй, никто не знает, да и не узнает, если вообще этот график на деле существовал.

Однако, на верфях “Ishikawagiwa Heavy Industries” их настроили на несколько сотен больше своих американских собратьев.
Liberty и Freedom переводятся на русский язык одинаково – “Свобода”. Читателю, конечно, понятно, что такое совпадение не случайно.
Кстати, у японцев непредвиденных случайностей вовсе не предвидится.

Правда тогда моряк не был избалован дистанционными камерами наблюдения – фирма “Kongsberg” имела другую ориентацию, автоматическими системами управления – “Autronica” только-только внедряла свое производство на ледоколы, компьютеризацией – группа IBM играла в шпионы с конкурентами, а мистер Гейтс еще не родился.

Ну, а все это в целом, плюс откровенно крысиная, поражающая своей плодовитостью, рождаемость, дешевизна, а также определенная целенаправленность (страны “большой шестерки”, а еще лучше сказать – “первой двадцатки” эти суда, разумеется, не покупали, они были предназначены для трудоголиков иного сорта) сказались на формах, оборудовании, оснащенности и, конечно же, условиях проживания на судах описываемой серии.

Одно из таких чудес техники обслуживал в свое время и Сергей Михайлович, попавший туда по роковой случайности.
Развалина именовалась “Blue Arrow”.

Любому мало-мальски сведущему человеку известно, что чем более нищей и разоренной является держава, тем помпезнее выглядят ее руководители.
И ничего здесь не поделаешь.
Большинству моряков известно, что названия “Морской орел”, “Зеленая волна”, “Яркая комета”, “Вечность”, “Слава” и т. п. принадлежат таким зачастую колымагам, на которые и смотреть-то страшновато.
Прозвище “Floating coffin”было бы для них слишком большой честью.             

А экипажи таких судов набирались сначала в странах третьего мира, затем – четвертого, ну, а уже потом – из России  (об Украине мир пока еще наслышан не был и всех “бывших” называли русскими).

Сергей Михайлович сразу же окрестил пароход “бультерьер” за его вообщем-то немалый, мощный корпус-торс, за малюсенькие глазки (немногочисленные иллюминаторы), за практически отсутствие головы (надстройки) и мозгов (мозгов экипажа – филиппинцев, а у них просто не может быть мозгов).
Надстройка (будка) состояла всего из двух палуб, на которых умудрялся разместиться весь экипаж, кладовочки, салончики, каюточки, тамбуры, щитовые, камбуз и т.д.

Уверен, что если бы экран радара был способен высвечивать силуэт судна, то “Голубая стрела” показалась бы всем несамоходной баржей, каких полно промышляют на Миссисипи, т.к. этой самой надстройки электронное чудо просто бы не зафиксировало.

Каюта Сергея Михайловича находилась в корме и с трудом вмещала явно укороченную кроватку и шкапчик для одежонки.

Белье никогда не менялось, а рваный, как после погрома анархистов, матрас кишел клопами. Стола, как и иллюминатора, конечно, не было.

А уже во время хода судна наступала такая вибрация, что Сергей  Михайлович не мог, да и боялся заснуть – вдруг он от этой самой тряски вылетит за борт вместе с кроватью, как тот старик Хоттабыч на ковре-самолете.

Единственный туалет на каждой палубе с выломанной дверью, также как и душ, постоянно являлся  причиной очередей. Но это еще не все.

Во время стоянки на рейде в Бразилии дошли до точки – закончилась вода, еда, мука, соль, мыло, закончилось все, даже топливо.
Судовладелец откровенно бросил экипаж на произвол судьбы, надеясь продать судно.
Последняя надежда  –  ловля рыбы, была нагло отобрана у народа сильным течением.

Лишь благодаря закалке на рыболовецких судах, Сергей Михайлович весьма сносно перенес катаклизм.

Оказалось, что испражнения можно совершать и на лист бумаги с последующим выбросом за борт, благо это происходило не так часто  –  сказывался дефицит пищи.

Умыться можно и забортной водой, доставляемой на борт с помощью  “кошки” и ведра из-под смазки.

Поесть можно и рис с червями из украденных несколько лет назад экипажем мешков во время погрузки и заботливо припрятанных на черный день.
Ну, а возникшую на теле от грязи и зловоний сыпь с экземой можно вылечить, натеревшись электролитом аккумуляторов, разбавленным морской водичкой, несмотря на заверения дерматологов, отпускавших на подобного рода лечения не менее полугода в спецбольницах.

Каждому ясно, что такой с позволения сказать лайнер никогда не зайдет в цивилизованный порт, ибо самые беспристрастные санитарные власти заподозрят неладное в быту “ветерана”.
Вот почему судоходная компания поначалу намеревалась избавиться от  “Голубой стрелы”.

Но, когда судно почти бесплатно отказались купить в такой стране, как Бангладеш, контора плюнула на все и стала использовать пароход на случайных “трамповых” пробегах, перевозя груз между забытыми Богом и Европой портами.
Оказаться же в таком месте, как Таматаве (ныне Тоамасина), главной связующей точке или, как говорят, водной артерии на все сто процентов водного Мадагаскара – было для “Голубой стрелы” и ее обитателей таким же сюрпризом, как и для экипажа нормального современного судна бросить якорь прямо посреди реки Темзы как раз напротив Вестминстерского Аббатства в Лондоне.

Настроение экипажа было вполне понятным –   все ощущали себя на подъеме и, если бы “Голубая стрела” оказалась живым существом, то наверняка чувствовала бы себя при этом, как г-н Кутузов при Бородино.

Груз сахара в мешках был доставлен  вконец измученной одышками и астмой  “Голубой стрелой” из какой-то деревни в Кампучии, возможно даже не имевшей названия.
Выгрузка происходила вручную, точнее “вспинную”, как и тысячу лет назад, правда на довольно покореженные грузовики, а это был уже немалый прогресс.

Поэтому, стоянка намечалась для такого судна весьма короткая –    месяца, эдак, на полтора.

Экипаж, забывший запах свежего доллара уже месяцев шесть, рыскал по всем закоулкам, будто голодный волк, в поисках чего-либо на продажу или обмен, что являлось пустым занятием – все швартовные концы, тросы, канаты, веревки и ниточки, имевшиеся в запасе, как и ЗИП, инструмент и краска были давно уже проданы.
У Сергея Михайловича, например, было в распоряжении зубило и половина напильника, но еще месяц назад он вдруг случайно обнаружил в тамбуре за топливной цистерной кем-то заботливо припрятанный  (судя по упаковке – уже два года) ящик электрических лампочек.

Весь текущий месяц Сергей Михайлович только и думал об этом ящике и даже иногда по ночам ходил проверять на месте ли этот ларец, напичканный драгоценностями.
Он ощущал себя богатым человеком. За эти лампочки в Таматаве можно было раза полтора-два сходить в  местный кабак и вдоволь насытиться, да еще и пивка попить.
Вот почему убедившись, что ящик на месте, Сергей Михайлович сладко засыпал, видя один и тот же сон:
“Он одинешенек, сидит в огромном ресторане посреди зала, и красивые официантки одна за другой подносят ему всякие яства и деликатесы, не забывая наполнять бокалы”, пока сон не прерывал своим отчаянным укусом клоп, такой же голодный, как и Сергей Михайлович.

Протомившись несколько дней у причала, обладатель драгоценностей настойчиво собирал у местного населения необходимые ему сведения и имел уже несколько клиентов на его товар, предлагавших натуральный обмен, что не входило в планы С.М. – он предпочитал местные тугрики.    

Филиппинцы тоже время даром не теряли – в ход (в дело) шло все – и ворованный сахар, и канистры с дизтопливом (разбавленным водой), и подшипники, и личные вещи.

Однажды, после полудня, одиноко стоя возле трапа и пытаясь на манер сторожевого пса втянуть носом запах жареного мяса, исходившего из кабака, расположенного в трех километрах от акватории порта, Сергей Михайлович вдруг заметил, что на борт поднимается человек, в котором он мгновенно узнал европейца.
“Может,  угостит чем-нибудь” – мелькнула жадная мыслишка.

Среднего роста и телосложения, шатен с солидными залысинами, с добрыми глазами и мягким голосом, одетый в шорты и светлую рубашку, он представился как Анри из Франции и попросил Сергея Михайловича проводить его на корму, чтобы сфотографировать причал.

Он с удовольствием провел посетителя, удивляясь про себя – к чему Анри такая “достопримечательность”?

Своим ультрасовременным “Кодаком” с объективом, ценой в двадцать месячных зарплат Сергея Михайловича, Анри делал снимок за снимком. Затем он, указывая на воду возле причала, спросил:
– Ты видишь что-нибудь?
Сергей Михайлович стал присматриваться.

И вдруг сквозь толщу воды он отчетливо заметил прямо у причала корпус перевернутого затонувшего судна. Были ясно видны винт и баллер руля.
С.М. с удивлением посмотрел на Анри. Тот все объяснил  ему.
Несколько месяцев назад над Мадагаскаром пронесся ужасный циклон.

Несколько судов сорвало с якорей и выбросило на мель, а одно пере вернулось и затонуло прямо у причала.

Сквозь темный слой воды судно казалось не малым  –  не менее 80-ти метров длиной, тысячи на две с половиной - три водоизмещением.
– Да, но к чему фотографии? – спросил Сергей Михайлович.
– Мы собираемся его поднять, – просто ответил  Анри.
– Кто это – мы? – осведомился Сергей Михайлович.
– Broussard  &  Co., – последовал ответ.

Сергей Михайлович в свое время очень интересовался подъемом затонувших судов.

Ему было знакомо, что мировой приоритет уже более ста лет сохраняется за шотландской фирмой “Crowly” в Абердине.
Пользуются успехом “Mammot” из Нидерландов, также немецкая “Zee  GHm”.
Французская компания “Broussard”, как оказалось, давно базировалась в Бресте, что на побережье Нормандии и специализировалась на подъеме плавсредств и подводно-технических работах.

Мадагаскар, являясь в свое время  колонией Франции, уже довольно продолжительный срок существовал как самостоятельное государство.         

Однако, везде чувствовалось присутствие бывшего покровителя – в названиях, надписях, товарах, разговорной речи (большинство жителей этого острова говорили по-французски), импортном оборудовании, марках легковых автомобилей и даже внешности, где зачастую явно присутствовала французская кровь.

Вероятно, именно поэтому предпочтение по очистке акватории порта было отдано также ”своим” – французам.
А, может быть, “Broussard” просто никого и не спрашивала, ведь сфера  
деятельности компании, несомненно, не ограничивалась Африкой.

Чтобы лучше понять местоположение “Голубой стрелы”, а также всей акватории в целом, автор предлагает читателю рисунок – схему порта  Toamasina.
Из рисунка отчетливо следует, что один из немногочисленных причалов просто невозможно было использовать под грузовые операции ввиду загроможденности, а это несло за собой немалые убытки.
Пару месяцев ушло на подготовку и доставку нужного оборудования.
Необходимо было также переждать сезон дождей, только-только закончившийся, ну, и, конечно же, остановить свой выбор на определенном подрядчике.
…Как-то утром на причале остановился тяжеловесный автокран фирмы “KATO” с телескопической стрелой, из надраенной кабины которого выбрались Анри и высокий молодой парень.
Это был Жак – напарник Анри.

Они, не спеша, побродили по причалу, выкурив по сигарете, затем подошли к краю и посмотрели на воду.

После короткой дискуссии Анри исчез, а Жак, также не спеша, уже принялся подготавливать кран к разгрузочным операциям.
Через час на грузовике вернулся Анри.
В кузове находились многочисленные ящики и всякая арматура.

Броссаровцы принялись за выгрузку, постепенно расставляя ящики в определенном порядке прямо на причал.

После этого они стали распаковывать их, подключать и оснащать оборудование, среди которого были сварочный аппарат, мощнейший дизель-компрессор, небольшой электрокомпрессор со шлангами, акваланг с водолазными комбинезонами, тросы, провода, манометры, всякие железяки и т.п.

Жак начал одевать комбинезон. Анри же  помогал ему, одновременно настраивая компрессор.
Надев акваланг, Жак погрузился в воду и отсутствовал где-то минут тридцать.
Выйдя на поверхность, он снял акваланг, надел специальную маску с двумя шлангами и снова погрузился под воду.
Сергей Михайлович догадался, что они опробуют снаряжение, т.к. работать на глубине в акваланге было неудобно, да и отсутствовала всякая связь.
Один из этих шлангов и служил телефонным проводом.
Анри внимательно следил и за приборами, и за шлангами, не переставая говорить что-то в микрофон.
Минут через пятнадцать Жак снова показался на поверхности.
Они медленно свернули шланги и остановили компрессор.

Затем сложили свое снаряжение в большой специальный железный ящик с замком, после чего, так и оставив все на причале, выкурили по сигарете, сели в грузовик и уехали. 
На этот день работы были окончены.
Сергей Михайлович внимательно за всем этим наблюдал и, посмотрев на часы, отметил, что прошло лишь четыре часа с того момента, когда приехал автокран.

На следующий день прямиком с самого утра Жак снова облачился в комбинезон и, захватив с собой сварочный кабель с электродами, погрузился под воду.
Весь день он работал со сваркой, а сквозь толщу воды были постоянно видны вспышки яркого света.

Жак всплывал каждые тридцать-сорок минут для отдыха и замены арматуры, которую в специальной сетке подавал ему Анри.
В сварочных работах прошло около трех дней.

Иногда Жак, очевидно устав, выходил на причал и подолгу сидел, беседуя с Анри, но он всегда был весел и улыбчив.

Сергей Михайлович все свое свободное время (благо его было предостаточно) проводил за наблюдением и с нетерпением ожидал результата.
Потом Жак остался на причале один, Анри укатил куда-то на грузовике.

Он привез огромную цистерну, напоминавшую железнодорожную, с соединительными фланцами и клапанами. Это был понтон.
Друзья застропили его несколькими тросами.

Жак, как обычно, погрузился в воду, а Анри, сидя в кабине крана, опуская понтон под воду, пока по команде Жака он не остановил кран и вылез из кабины, чтобы запустить мощный дизель-компрессор.

Подключив к одному из клапанов компрессора воздушный шланг, Анри передал другой конец  Жаку, который под водой подсоединил его к понтону.
Теперь необходимо было дать понтону подвсплыть, оставляя его как бы “подвешенным” и освободить трос крана.
Воздух закачивали около двух с половиной часов, и в конце-концов Жак освободил трос, оставив воздушный шланг подключенным к понтону и компрессору.

В течение следующей недели  они доставили и установили точно таким же образом по всей длине затонувшего судна восемь понтонов.
Принцип подъема был простой.    
Понтоны сцепляли со специальными скобами, приваренными Жаком.

Затем в каждый из них до предварительного всплытия закачивали воздух, после чего клапан на понтоне закрывался.
Клапана на компрессоре также перекрывались.
Все понтоны были соединены шлангами с дизель-компрессором.
Далее – еще проще.
Вентили на понтонах открывались, а на компрессоре выбирали нужный клапан, для того, чтобы воздух закачивался прямо в соответствующий понтон до нужного объёма при равномерном всплытии судна.
Таким образом, можно было регулировать производительность, наклон и скорость подъёма судна.
Наступил решающий день.
Жак опять погрузился под воду.
Анри по его командам манипулировал клапанами, попеременно закачивая понтоны.
Так прошло часа четыре.
Вдруг Сергей Михайлович отчетливо увидел, что днище судна приближается к поверхности.
Вот показался киль, баллер руля, ржавый винт и само днище, обросшее тиной и ракушками.
Понтоны располагались строго вдоль бортов и были притоплены.
Жак находился в воде, а компрессор все продолжал закачивать воздух, приподнимая  корпус из воды.
Когда днище полностью вышло на поверхность около метра над водой, Анри перекрыл клапана и остановил
компрессор, а Жак под водой принялся один за другим отсоединять от понтонов шланги.
Уже темнело, когда они закончили свою работу.
Рано утром на грузовике приехал Жак и принялся складывать оборудование и грузить краном ящики в кузов.
Все это он проделывал один, постоянно перемещаясь из кабины крана на кузов грузовика и обратно. В нем чувствовалась натренированность и опыт человека, уверенного в себе. Когда все было погружено, он опустил стрелу крана и сел на причал выкурить сигарету.
Вот показался буксир.

Жак прыгнул на днище судна и отдал два швартовных конца, которыми корпус был зафиксирован к причалу.
На палубу буксира вышел Анри.
Он бросил Жаку трос-проводник, с помощью которого тот вытянул буксировочный конец и закрепил его за приваренную к корпусу тумбубиттинг.
Буксир стал медленно разворачивать перевернутое судно и оттаскивать его от причала.

Жак, красивый как гладиатор, с чувством собственного достоинства и выполненного долга, в одних шортах и сигаретой во рту стоял, широко расставив ноги, и смотрел вперед.
Затем он вдруг обернулся и помахал рукой Сергею Михайловичу, стоявшему на корме “ Голубой стрелы”.
Тот радостно замахал ему в ответ.

Они удалялись все дальше и дальше, а Жак так и стоял неподвижно, скрестив руки на груди.
Затем они скрылись за береговой линией.
В рассказе “Смок Белью” Джека Лондона есть такой фрагмент:
“Малыш повидал всякого, но одна картина Крайнего Севера ему запомнилась на всю жизнь:

Сквозь слипшиеся от крови веки он смотрел на своего верного друга, удалявшегося на санной упряжке все дальше и дальше в серую дымку  наступающего рассвета”.
Сергей Михайлович повидал немало, но одна картина ему запомнилась надолго: 

“Пыхтя и напрягаясь, маленький буксир тянет огромный перевернутый остов судна,  на поверхности днища которого, будто на спине  какого-то морского монстра, как неподвижная статуя, стоит Жак.
Они все удаляются и удаляются, постепенно превращаясь в маленькую точку, и вскоре исчезают за линией песчаных дюн”.

Проснувшись утром, Сергей Михайлович обнаружил, что автокран и грузовик уже испарились, очевидно, доставленные на местную базу портовыми водителями.

Через несколько дней к этому причалу пришвартовался небольшой индийский пароход с грузом удобрений.

Ну, а вся операция по подъёму судна у двоих ребят из Франции заняла двенадцать дней.
В отсутствии Жака и Анри Сергею Михайловичу было очень тоскливо, но когда он задумывался над тем, – сколько же месяцев или даже лет потребовалось бы сотне-другой лихих русских умельцев из ударной комплексной бригады, чтобы совершить такое же чудо, – ему сразу становилось обидно и больно на душе.